Наталья глянула за окно. Там жил, там шумел огромный красивый город, и сколько в нем вот таких же комнатушек, где помнят и вздыхают, верят и надеются?
– Я читала, что все «серые кристаллы» пошли на подвеску для молодого князя Витгенштейна… – вымолвила Наталья. – Вроде бы он купил ее… то ли для любовницы, то ли для невесты.
– Совершенно верно! – энергично кивнула Евгения Сергеевна, подкладывая внучке салату. – Так ведь и этот в Финляндию бежал! Рассказывали, что он потом в Зимней войне участвовал, на стороне белофиннов, и погиб под Выборгом в сороковом… Дед твой помер два года спустя, в блокаду, а его первая жена, Вера, и первый сын умерли еще в двадцатом. Так-то вот… Максимильян, вообще, утверждал, что «серые кристаллы» обладают какими-то мистическими свойствами. Он мне рассказывал, что ощущал их тёплыми, почти горячими, но ни Денисов-Уральский, ни князь ничего подобного не заметили… Я, вообще, считаю, что «серые камни» не из нашего времени и не с нашей Земли! Наташенька, налей мне еще… И себе. Помянем Тату… Тасю…
– Да, бабушка, – улыбнулась Ивернева, выворачивая тугую пробку…
…Она жила у бабушки вплоть до восемьдесят второго года, решив для себя, что найдет семейную реликвию, чего бы ей это ни стоило и сколько бы времени ни заняло.
К тому времени Наталья многое разузнала, даже встречалась с профессором Григорьевым из Горного института. «Великому и Ужасному» Дэ Пэ Ивернева приглянулась: он сразу почувствовал в ней острый ум и неутолимую жажду первопроходца науки. А потому открыл девушке даже то, о чем умолчал в последней беседе с ее отцом в шестьдесят девятом, за год до гибели Мстислава.
А рассказал Дэ Пэ, что похищение подвески Витгенштейна из лаборатории Горного института начали расследовать как рядовую кражу со взломом в Василеостровском РУВД, но вскоре дело забрали на Литейный, и им занялись совсем другие люди.
В Горный комитетчики наведывались несколько раз, в том числе и по его душу. Григорьеву показывали фотографию псевдотурка и спрашивали, знаком ли ему этот человек, не слышал ли он про Вильфрида Дерагази от своих родных и знакомых? А Дэ Пэ, как назло, слышал – от своего московского друга и коллеги, профессора Андреева и его дочери Риты, той самой, которую Дерагази зомбировал.
Ну, Григорьеву еще повезло – его показания записали и отстали, а вот Алексею Быстрову, которого Ефремов вывел в своем романе, как Ивана Гирина, пришлось туго. Ведь Быстров, по сути, «расколол» Дерагази, но расколов, не позвонил в КГБ, как следовало, а отпустил «археолога-гипнотизера» на все четыре. Тот и свалил обратно в Израиль, и краденную подвеску увёз. Быстрова тогда не посадили, лишь учтя былые заслуги. А информация, как вода, дорогу найдет…
Уже в год московской Олимпиады Иверневой точно стало известно, что Дерагази никакой не турок, а то ли венгерский, то ли немецкий еврей, и был связан-таки с израильской мафией. Его следы вели в «Землю Обетованную» – и обрывались: после осени пятьдесят шестого года никто его больше не встречал.
Похоронив бабушку в восемьдесят первом, Наталья развернула бурную деятельность: для начала согласилась выйти замуж за Аркашу Дубовицкого, который до этого пару лет безуспешно сватался к ней, и уговорила его эмигрировать в Израиль…
Талия улыбнулась воспоминанию. Да, звучит как анекдот, но факт: совершенно русская жена подталкивала мужа-еврея уехать на историческую родину! А дальше… А дальше ее жизнь снова изменилась – радикально и бесповоротно.
Она стала Талией Алон,2 увлеклась историей и археологией, разругалась с «Аркашкой-какашкой» и развелась, отслужила в армии и закончила истфак в Тель-Авиве, участвовала во множестве экспедиций, защитилась, стала «доктором Алон», уже сама организовывала раскопки, написала кучу научных работ – про артефакты древней Ярмукской культуры… о находках на дне озера Кинерет… на шельфе Средиземного моря возле Кейсарии…
Вот только подвеска оставалась неуловимой.
Талия нахмурилась. Маета… Маета…
Сейчас самое время для раскопок – убийственная жара и духота наступят не скоро! – а она вторую неделю торчит в лаборатории…
Сотовый заиграл, завибрировал, подзывая хозяйку, и та быстро приблизилась. Звонил Моше Рамон, он же Мойша Высоцкий, смышленый и пронырливый журналист, но зело неопрятный.
– Алё, Наташ? Ты на месте?
– С самого Нового года, – пробурчала доктор Алон.
– Хо-хо! Держат советские привычки! Сам, помню, елочку искал… Ладно, – Моше вдруг посерьезнел. – Сейчас подъеду, есть разговор.
– Жду, – обронила женщина, но экранчик телефона уже погас.
Она едва успела заварить кофе, как Рамон, по своей дурацкой привычке, ворвался в лабораторию – всклокоченный, встрепанный, в грязной куртке, в мятой рубашке…
– Шалом! – воскликнул он, рушась на стул.
– Мойша! – раздраженно отвечала Талия. – Прекращай вламываться, ты же людей пугаешь! Постучался… Вошел… И что это у тебя за куртка? У бомжа отобрал? А штаны? Ой-вэй… Похоже, их корова жевала…
– Это я их постирал! – жизнерадостно сказал Рамон. – Только погладить забыл! М-м… Кофе! Угостишь?
– Да куда ж я денусь… Тебе со сливками?
– Бе-ез! – пропел Моше. – Сливки крепость крадут.
Отпив горячего кофию, он закатил глаза, возводя в степень восхищение, и заговорил обычным языком, без буффонады и словесных наворотов:
– Помнишь, ты однажды просила разузнать при случае об одном человечке… Вильфриде Дерагази?
Талию будто током прошило. Она сильно вздрогнула, и подалась к гостю.
– Выяснил хоть что-нибудь?
Надо отдать должное журналисту – Моше даже не улыбнулся, кивнул лишь.
– Я почему и не по телефону… – утишил он голос. – У меня один знакомый в Шин-Бет… М-м… В общем, я накопал интересный материал о связи тогдашнего руководства ядерного проекта в Димоне с «кошер-нострой». Этот твой Дерагази оказался обычным гангстером, хотя и очень непростым, крученым, чуть ли не главарем ОПГ! А по совместительству – он твой коллега, археолог! В общем… Короче. – Локтями Моше навалился на стол. – Всё началось в пятьдесят шестом. Французы помогли нам тогда с реактором, но вот подбросить тяжелой воды отказались наотрез. Я толком не знаю, зачем ядерщикам тяжелая вода, помню только, что в войну