В горне горел огонь, суетились три солдата в мундирах: один качал ручной мех, растопырившийся посреди помещения, два других пестами дробили в ступах образцы породы. Под сводами пахло горячим кирпичом, дровами, землёй и раскалённым металлом. У стены стояли бадейки с рудами; их для Татищева заготовил шихтмейстер Чаркин; из кусков руды торчали бумажки с написанными названиями разных демидовских рудников. Татищев что-то взвешивал на весах и пересыпал в тигель; к поставцу были прислонены тигельные ухваты. Татищев, похоже, проверял отчёты Чаркина.
— Что творится у тебя, Никитин? — спросил он, вытирая руки тряпицей.
— Не при нижних чинах, капитан, — ответил Акинфий Никитич.
— Ребята, ступайте на крыльцо, — распорядился Татищев.
Солдаты оставили работу и вышли, по лестнице простучали башмаки.
— Теперь говори, — с усмешкой разрешил Акинфий Никитич, будто это он допрашивал Татищева.
Уязвлённый Татищев раздражённо дёрнул щекой:
— Поплатишься, Никитин, за учинённый побег и смертоубийство! Это дело невиданное! Оного тебе не спущу! Воле государыни противишься!
— К тому касательства я не имею, — возразил Акинфий Никитич. — Ты на меня свою вину не переваливай! Твои караульные — дурни, а не я — злодей!
— Тебе побег на руку!
— И что с того? — разозлился Акинфий Никитич. — Я ж не дурак солдат убивать! Я и без того могу вызволить кого надо!
— Гордишься плутнями своими?! — рявкнул Татищев, буравя взглядом.
Татищева требовалось осадить, и Акинфий Никитич ответил нагло и дерзко, глядя Татищеву прямо в глаза:
— Кабы не мои плутни, так тебя здесь сейчас и не было бы!
Акинфий Никитич без стеснения намекал на свою первую войну с Татищевым, которая прогремела пятнадцать лет назад.
С железом в державе тогда уже стало хорошо, а меди не хватало, и царь Пётр отправил Татищева на Урал строить медные заводы. Вернее, строить казённые заводы и заставлять других заводчиков тоже заниматься медью. А Демидовы только-только заполучили богатейшую гору Высокую на реке Тагил. Гора наполовину была сложена из железной руды, наполовину — из медной, поэтому Татищев мог отнять её целиком. И Акинфий заверил командира: под руду горы Высокой я, мол, начинаю медный завод на речке Вые. Татищев успокоился, отстал. Но Акинфий его обманул.
Демидовы никогда не плавили медь, не знали, как это делается, и знать не желали. Зачем? Их железо продавалось даже в Европе. Всё было хорошо. И на Вые Акинфию складывали доменные печи под чугун, а не гармахерские горны под медь. Татищев узнал об этом и взбесился. Он приказал ломать домны и ставить горны. Акинфий тоже вспылил. Он разослал по дорогам дозоры, чтобы ловить гонцов Татищева и жечь бумаги с его распоряжениями. Татищев принялся сдирать пошлины с демидовских хлебных обозов и влез на демидовскую пристань Утку. Свара полыхала нешуточная.
Мирить сына с начальником приехал батюшка Никита. Средство он знал только одно — взятку. Беззаконный кошель Татищев отшвырнул комиссару Демидову под ноги. Демидовы, вздыхая, написали государю письмецо.
Поначалу Пётр гневно вышиб Татищева с Урала. Но генерал де Геннин, ни с кем не ссорясь, ловким политесом обернул дело наизнанку. Демидовых генерал заверил в любви и дружбе — и не соврал, а Татищева оправдал. Суд постановил, что Демидовы должны заплатить Татищеву тридцать тысяч рублей штрафа. Акинфий понял, что лучше помириться. Он покаялся перед капитаном, заплатил только две тысячи и дополнил доменный завод на Вые медеплавильными горнами. А непреклонный Татищев после этой схватки прослыл человеком, который может укоротить даже Демидовых. Потому его снова и назначили на горные заводы, когда турнули генерала де Геннина.
— Много не мни о себе, Никитин! — рыкнул Татищев. — А твоё к расколу приверженство давно уже всем глаза колет! И меры ты никогда не ведал! Ежели поначалу в малом потачишь, потом и до кровопролития дойдёшь!
— Ты докажи ещё моё попустительство! — Акинфий Никитич гневно пихнул ногой бадейку с рудой. — Не сам ли ты ко мне пристрастен, капитан?
— Я ко всем равен склонностью, опричь мошенников!
— Что же ты тогда «выгонку» в моих-то вотчинах затеял? — надвинулся на Татищева Акинфий Никитич. — Нигде боле старой веры людей нету? Ни в Урминских лесах, ни на Ирюмских болотах? Только волки там воют, что ли? У тебя самого под боком на озере Шарташ целое гнездо раскола копошится, однако ж с войском своим ты ко мне примаршировал!
— А тамошние раскольники не строчат промеморий государыне! Твои же люди под твоей защитой в гордыне вознеслись! Ну-ка скажи мне, Никитин, сколько ты церквей на своих заводах построил?
Акинфий Никитич словно подавился и выпучил глаза.
— Одну! — Татищев вздёрнул указательный палец. — Здесь, в Невьянске, — Преображенскую! Да и ту сам царь Пётр ещё комиссара Демидова обязал завести, а твоё дело — сторона! Дюжина заводов у тебя без храмов стоят!
— Ты тоже у себя в городе велел церковь Святой Анны разобрать на кирпичи для горного правления! — атаковал и Акинфий Никитич.
— Не равняй! — строго прикрикнул Татищев. — В Екатерининске всё с ведома Синода учинено! А тебя, Никитин, я накажу за потворство расколу!
— В Тобольск на покаяние направишь?
— Зачем же? Мне своих средств достаточно. Я тебе давеча уже грозил, а ты не внял, так ныне я исполнять угрозу буду! Для почину забираю у тебя мастера Левонтия Злобина, мне плотину на Кушве размерять некому.
— Переживу! — пренебрежительно поморщился Акинфий Никитич.
Весной он сам собирался затеять сооружение плотины для Висимского завода. Завод этот ему не был нужен позарез, но речка Висим давно и густо обросла скитами. Акинфий Никитич выдавал тамошних раскольников за своих работных, которые вроде как начинают большое дело. Пора было и вправду начать. Что ж, теперь появится повод оттянуть хлопоты ещё на год — без Левонтия Злобина плотину не воздвигнуть, а без плотины и завода нет.
— Обязую тебя всю наплавленную медь сдавать в казну по моей цене. А в Невьянск назначаю от себя доменного надзирателя. Я проверил твою руду, — Татищев кивнул на пробирный горн, — врёшь ты мне про выход чугуна!
Акинфий Никитич, стиснув зубы, отвернулся и уставился в окошко.
— А ещё я тебе урок определяю, — упрямо продолжил Татищев. — Весной пришлёшь мне под Благодать пятьсот землекопов и тое же число возчиков с лошадьми и телегами. На Нижний Тагильский завод свези для меня в амбар запас хлеба две тысячи пудов. Изготовь гвоздей, скоб и железных связей по реестру. И осенью доставь к Благодати три тысячи коробов угля.
— Это грабёж, капитан! — зло процедил Акинфий Никитич.
Он не прибеднялся, как обычно прибедняются заводчики в ответ на требования казны. Татищев и вправду перешёл черту: урон, который он наносил Акинфию Никитичу, просто остановит Невьянский завод, и всё. Акинфия Никитича словно столкнули в прорубь.
— Ты, Никитин, обязан казённому интересу пособлять!
— Да такой ли ценой?
— Оная цена есть пробуждение Благодати!
— Благодати ли? — усомнился Акинфий Никитич. — А не зависть ли твоя всему причина? Ты вчера от моей Царь-домны в восхищенье пришёл и Гришку Махотина сманивал, а сегодня изничтожаешь, чего взять не сумел!
Татищев надменно выпрямился во весь свой невеликий рост.
— Глупости мелешь, Никитин. Чему мне завидовать? Ты своим заводам служишь, а я державе, и ей до твоей новой печки дела нету!
Акинфий Никитич спускался по узкой лесенке внутри стены и думал, что все вокруг — Татищев, Бирон, брат Никита, императрица, раскольники — зажимают его, утесняют, хватают за руки. Да, он яростно отбивается. Но его оборона зиждется только на его собственной силе. Силе его духа. А очень бы хотелось обладать такой силой, над которой