Невьяна долго сидела одна, кусая губы, но Акинфий не вернулся. Тогда Невьяна встала, спустилась по тёмной лестнице в тёмную людскую, надела старый тулупчик стряпухи, повязала платок и через сени сошла в подклет.
Онфим спал в своей каморке тихо, без храпа, словно и во сне ко всему прислушивался. Невьяна невесомо сняла с гвоздя в стене тяжёлое кольцо с ключами — это кольцо ей когда-то показал Акинфий; она собралась выйти из дома подземным ходом, чтобы никто не заметил её отсутствия.
Сводчатый подвал, простенки, мешки, бочки, ящики, дверка в чугунной раме, кирпичные ступени, кирпичные стенки… Невьяна двигалась наощупь, она помнила этот путь: здесь на Акинфия напал обезумевший раскольник… Поворот. Ещё три десятка шагов, ещё одна тесная кирпичная лестница — по ней наверх, ещё одна дверь в чугунной раме… Невьяна очутилась в подвале церкви. Покойников сейчас тут не было. Невьяна подобрала ключ к врезному замку и отворила дверь в морозную тьму.
Мимо острожной стены, хрустя снегом, она прошла к воротной башне. Сонный караульный не заинтересовался бабой, что выходила откуда-то с демидовского двора — у прислуги немало забот и по ночам. Невьяна свернула к дому Савватия: он стоял в конце улицы у пруда.
О Савватии Невьяна сейчас не думала. С ним всё было просто. Конечно, Савватий говорил всякие слова о заводе и мастерстве, о судьбе и боге, но что тут было не понять? В печали человек всегда ищет утешения у Господа, а Савватия угнетала печаль — по ней, по Невьяне. И Савватий для неё был как твёрдый берег бурной реки: всегда надёжный и неизменный.
Невьяна думала об Акинфии. Вернее, о демоне. Она, Невьяна, словно бы стала не нужна Акинфию, когда появился этот демон. Акинфий охотился за ним, доискивался, откуда тот взялся, пытался вызнать его суть… А потом сошёлся с ним накоротке, но держал его в тайне, никого не подпускал и даже будущее своё примерял к нему, к демону… Демон стал его новой страстью! Эта мысль поразила Невьяну своей очевидностью. Не всякая ведь страсть — непременно к бабе, особенно здесь, среди мастеров. Невьяна ревновала.
Савватий ещё не спал. Он встал, растерянно улыбаясь, и Невьяну вдруг охватило чувство, что она вернулась домой, где её ждали.
— Что-то случилось? — спросил Савватий и засуетился, расправляя зипун на лавке. — Сюда, родная… Как я рад тебе!
Невьяна села и, помедлив, распустила платок.
— Ты ведь знаешь, Савушка, про вчерашнюю «гарь»?
Савватий сел рядом и взял руку Невьяны в свои ладони.
— А кто не знает? — помолчав, ответил он.
— Солдаты Бахорева в часовне демона увидели. Это Акинфий ему людей скормил в жертву.
Савватий перебирал пальцы Невьяны — тонкие, не ведающие работы.
— Теперь понятно, почему демон Демидова слушается.
Невьяна посмотрела на Савватия. Любовь любовью, но хватит ли ему духу исполнить то, что намеревался? Разве ему плохо живётся, чтобы ломать свою жизнь? Да провались они оба пропадом — Демидов с демоном…
— Акинфий сказал, что нынче ночью перетащит демона в домну.
Невьяна не сомневалась, что в домне демона не достать. Одно дело — каземат под башней, куда никто не сунется, другое дело — вечно горящая печь, окружённая десятками людей. Там демон под защитой всего заводского уклада. А ей, Невьяне, надо лишить Акинфия этой дьявольской страсти.
— Значит, сегодня вечером?.. — спросил Савватий так, будто сегодня вечером ему назначили казнь.
— А ты сумеешь?
— Демона мне не убить, Невьянушка. — Савватий покачал головой, и его поразило острое, чёрное отчаяние, блеснувшее в глазах Невьяны. — Однако есть способ заковать его, чтобы никогда не гулял на воле.
— Заковать? — удивилась Невьяна, еле сдерживаясь, чтобы не выдать себя.
Савватий чувствовал, какой странный разговор они ведут, сидя рядом на лавке в полутёмной горнице. Словно бы про мирную поездку на базар. И Савватий догадывался, что таким нужным, как сейчас, он никогда Невьяне не был — и уже никогда не будет. Такова его судьба, ничего тут не поделать.
— Демон живёт в своём истукане, — сказал Савватий, — но в нём бессилен. Выходит в мир только через родовой пламень. Ежели этот пламень погасить, то демон останется там, где его застало. Родовой пламень — он как дверь. И я придумал, как эту дверь закрыть.
— И Акинфий не откроет?
Настоящим шаманом был Анисим Чумпин, Стёпкин отец, а он уже умер. И Мишка Цепень тоже умер. Никому не ведомо, как освободить демона.
— Никто не откроет, — подтвердил Савватий.
— А что нужно делать? — с потаённой настойчивостью спросила Невьяна.
Савватий задумчиво потёр скулу:
— Нужно успеть до последнего звона курантов. Иначе Демидов демона в домну переведёт. И для того мне требуется как-то проникнуть в каземат под башней. А башню стерегут.
Невьяну обдало холодом. Вот он — рубеж главного выбора!.. Невьяна сжала кулаки. Душа её отяжелела решимостью.
— Я ключи от подземного хода принесу, — сказала Невьяна. — Можно войти через церковь и под домом пробраться в башню. Никто не остановит.
Савватий внимательно посмотрел на Невьяну. Он понял, что ей нет дела до тех, кого сожрёт демон. Она мстит Акинфию за что-то своё. Но Савватий принял это смиренно. Богу виднее, как поднимать людей на битву.
— Ежели так, то погашу его пламень до полночи, — согласился Савватий. — До последнего перезвона курантов.
Сердце у Невьяны колотилось. Невьяна не знала, как сказать о том, что благодарна. О том, что верит в него. Надеется на него. Он был куда больше себя самого, каким она его помнила. И он был лучше Акинфия. Акинфий Демидов умел побеждать, а Савватий Лычагин умел держаться насмерть.
— Хочешь, останусь у тебя до рассвета? — прошептала Невьяна.
Савватий грустно улыбнулся:
— Я же не демон. Я жертв не прошу.
…Невьяна вернулась в дом прежним путём: церковка, подземный ход, подклет. Кольцо с ключами повесила на гвоздь в каморке Онфима — и не заметила, что Онфим уже не спит. Она выбралась в сени, скинула в людской тулупчик и платок, по чугунной лестнице взошла наверх и проскользнула в господские палаты. В кабинете Акинфия Никитича горела свеча. Акинфий Никитич, закутавшись в халат, сидел в кресле с кубком мальвазии в руке.
— Ты где была? — спросил он.
Не отвечая, Невьяна скрылась в покоях.
* * * * *
Всё поворачивалось так, что жить получалось ночами, и Акинфий Никитич проспал почти весь этот день — последний день 1735 года. Впрочем, год сложился нехороший, значит, чёрт с ним, пускай уходит без проводов.
Акинфий Никитич решил начать с демона.
Родовой пламень в горне каземата еле стелился по лещади мелкими язычками, и каземат тонул во тьме. Акинфий Никитич подумал, что Шуртан устал и отдыхает. Или дрыхнет после пиршества в часовне на «гари».
— Эй, Шуртанка, ты меня слышишь? — окликнул Акинфий Никитич.
Огоньки мигали, но ничего не менялось.
— Посмотрел я вчера — дюже могучий ты бог, — чуть усмехаясь, сказал Акинфий Никитич. — Такую чугунную глыбину разгрыз! Оно всем моим работникам не по силам было, а ты в одиночку справился!
Родовой пламень взлетел дыбом сквозь решётку колосника до свода печи — демон внимал словам Демидова. Лесть хоть кого подкупала.
— По нраву тебе моё дело?
Горн стрельнул клубом пламени, и Акинфий Никитич отпрянул.
— Не шали! — прикрикнул он как на строптивую лошадь.
Страх перед демоном у него давно уже исчез. Демон стал ему понятен.
Рано ещё было примеряться, но Акинфий Никитич поневоле глядел в будущее и думал, что Шуртан, скорее всего, не один такой. Возле Старого Шайтанского завода на Чусовой тоже имелась молебная пещера в утёсе; небось и там жил какой-нибудь вогульский бог. И Шуралинский завод был назван так неспроста: шурале — это леший у башкирцев. И лешему занятие нашлось бы… Ежели бы Васька, племянник, по натуре своей был истинным заводчиком, то не лил бы слёзы: ах,