– Формируем звенья, – объявил Командир, сняв маску; это всё та же Обычная прохожая, но теперь – без роли, с голосом, на который опираются мосты. – Первый ряд – Слиневинцы, второй – Буквенные, третий – Ошибки с совестью. Герой – в центре, камертон.
– Принято, – ответил я. «Ы» внутри зазвенела низко, как упрямый колокол: здесь.
Мы только закончили проверку рифм-щитов, когда вал дрогнул: к воротам подъехала карета цвета лунного лака, упряжь – из световых запятых, герб – золочёная лигатура «Лю». На подножке – лакей с лицом точной метафоры. Дверца распахнулась, как эпиграф, и на землю лёг аромат дорогой уверенности.
– О, как мило у вас тут, – сказала она, ступая так, будто земля подстраивалась под каблук. – Баронесса Лювиана фон Люменштайн, держательница буквы «Лю», лицензия на взаимное влечение и дворянский патент на взаимопонимание. Я прибыла по делу сердца. И – да, Герой, – её улыбка была точным ударением, – все должно закончится в вашей постели.
Слиневинцы синхронно моргнули. Командир опёрлась о копьё из пунктуации:
– Мы воюем.
– Тем более, – легко отозвалась баронесса, – постель – стратегический ресурс. Герой, дорогой, ложитесь. По праву Лю я обеспечу вам непобедимость взаимности. Любовь – моя компетенция.
– Сударыня, – сказал я вежливо и крепко, как держат щит, – после победы. Сейчас постель – позиция, а не привилегия.
– Ах, старая школа, – она игриво согнула запястье, и на воздухе вспыхнули лигатуры: лю-бовь, лю-фту, лю-стра. – Хорошо, начнём переговоры. Я прошу. Я умоляю. Я обязываю: если откажетесь – закон Лю объявит вашу постель неиспользуемым благом, и она будет перенаправлена тому, кто умеет любить ответственно.
– Ответственность – мой жанр, – улыбнулся я. – Но у меня другая повестка: улыбка как щит, смех как обязанность.
Она на секунду прищурилась – не сердясь, отмечая.
– Хорошо. Тогда – магия.
Её ладонь взлетела – и «Лю» рассыпалось по лагеру тёплым ветром. В нём было всё притягательное: оклик детства «лю-би-мый», свет лю-стры над семейным столом, мягкий лю-фту в груди, когда слышат тебя до конца. Солдаты невольно сделали шаг вперёд; Ошибки с совестью порозовели и захотели исправиться по обоюдному согласию. Командир крепче вжала древко; я – собрался.
– Ы-Ы-Ы! – поднял я тройной звуковой вал. Три «Ы» ударили в «Лю», как набегающая волна – в красивую пристань. И… пристань стронулась – но не рухнула. Лигатуры обвились вокруг звука и стали бархатнее.
– Бесполезно, – мягко сказала баронесса. – Лю – это не нажим, это согласие, усиленное до закона. Твоя «Ы» – упрямство одиночки. Моё «Лю» – упрямство двоих.
Внутри меня что-то качнулось: не страсть, доверие – искусно наведённое, почти честное. На мгновение я почти согласился – не потому что хотел, а потому что правильно.
– Держись! – Командир ударила древком в землю; по валу прокатилась короткая «Не-лю» – отрицательная частица для чужой нежности. Ветер остыл. Баронесса рассмеялась – красиво и непримиримо.
– Тогда – полная форма, – сказала она, и на её пальцах вспыхнул гербовый перстень. Буквы Л и Ю переплелись в узел взаимного предрасположения. – Герой, я объявляю ритуал Люменского сближения. В присутствии лагеря. Лю-лю-лю…
Слова развернулись спиралью – и пошли ко мне по воздуху, как тройной ласковый лассо. «Ы-Ы-Ы» ударило снова – и захрипело. Лагерь качнулся: луки опустились на палец, рифмы потянулись к гласным, даже Ошибка с совестью поправила причёску.
Я понял: проигрываю не ей – согласию. И тогда вспомнил, что в нашем алфавите на «Л» есть ещё одно слово. Точное. Коллективное. Связующее.
Я глубоко вдохнул – и, опершись на камертон «Ы», произнёс заклинание Л:
– Ле-гитимация смеха, Лигадный узел, Лёгкое «лю» – в лунную сторону… – и повернулся к туда, где каждая история знает своего зрителя: – Дорогой Читатель, давай честно: поставь «Лайк» – сейчас. Это не лайк мне – это Л-узел, который связывает нас в «мы», чтобы любая магия «Лю» подчинялась общему согласию. Нажатие – один вздох, а нам нужен общий воздух.
Слово «Лайк» щёлкнуло как лигатура: Л-узыск, Л-юфт, Л-ист – и вдруг… встало знаком. Над лагерем уверенно вспыхнула буква Л – четверть квадрата, открытая наружу. Лайк сложился в Лигатуру согласия, а узел баронессы потерял опору – теперь не она определяла взаимность; мы.
– Что это за простонародная контрмагия? – шагнула она ближе, не сдаваясь.
– Легитимация, – ответила Командир, чуть улыбнувшись. – Люди сами поставили метку «за», нажав на сердечко в том странном месте где наш мир соприкасается с вселенной потребителей смыслов. Мы их называем Читателями. Ваше «Лю» теперь обязано спросить у них всех.
Баронесса всмотрелась в букву – и нехотя признала правила: лигатуры осели, магический ветер утих, лагерь вдохнул. Я опустил плечи; «Ы» потрескивала янтарём – жива.
– Хорошо, Герой, – произнесла она уже без жеманства, красивой усталостью проигравшей партии. – Уговор – после победы?
– Если будет победа, – усмехнулся я.
– Будет, – сказала она неожиданно несдержанно. – Теперь – точно. Вы не отвернулись от «Лю», вы подчинили её «Лайку», в этом случае победа неизбежна, иначе магия не сработает, а этого не может быть.
Она поднялась в карету, но на подножке задержалась:
– Возьмите мой жетон, – на ладонь лег диск из лунного металла с выбитой лигатурой Лю. – Когда вам покажется, что люди вас не выбирают, сожмите его. Я приду. Возможно, опять в постель, – уголки губ дрогнули игриво, – возможно, в бой.
Карета исчезла – как проходящая ремарка. Лагерь негромко рассмеялся – облегчённо. Ошибки с совестью обменялись извинениями и встали в строй. Командир тихо скомандовала:
– Назад – к делу. Архидемоны не будут ждать, пока мы договоримся с чувствами.
Мы разложили карты штурма: Смехоград, Отдел Скобок, ядро Формулы. Слиневинцы установили рифм-маркеры, библиотекари вынесли тома для укрытий, поэты натянули строки – как струны – между башнями стихийных аргументов.
– Сударь, – дворецкий подал мне ремень с пряжкой в форме улыбки, – это держатель камертона. Сегодня вы – знамя, не прячьте «Ы». Пусть видят, к чему им равняться.
Я кивнул. Внутри – тихо и крепко. Ещё шаг – и над валом с шорохом родилась белая сетка: Регламентия Пухлосшитая приподняла край корректной повседневности. За ней вспыхнули синие глушители: Айфоний включал ночь без светляков. Между облаков – тёмное ребро – чёрное окно разворачивалось, как книжная обложка, закрывающая не наш текст.
– РАВНЕНИЕ! – Командир подняла копьё. – РИФМА! ПАУЗА! ВМЕСТЕ!
Мы подняли щиты из аллюзий. Буква Л над лагерем тлела, как костёр согласия. Я вдохнул – и распространил «Ы» по строю: гул прошёл через плечи, в ладони, в стопы. Люди стояли в одну судьбу.
Сверху окно дрогнуло – и раскрылось на пол-неба. В