А впрочем, так ли уж плохо падение? Тому, кто не страшится смерти, оно подарит великое множество интереснейших, не сравнимых ни с чем иным ощущений и впечатлений, ведь падающему с такой высоты, с высоты выше вершины громаднейшей из гор, наверняка хватит времени и для наблюдений, и для молитв, и для раздумий, а далее…
В конце концов его тело расшибется о землю, и, вероятнее всего, в каких-нибудь безлюдных местах. Отлетевший дух вернется на Златую Стезю, где он некогда встретился с отцами и матерями, а костей не найдут – если найдут вообще – пока дети Крапивы не вырастут взрослыми. Для всех живых он не умрет, но исчезнет, а это скорее чудо, чем повод для скорби. Да, умереть суждено любому, причем в глазах Иносущего вся его жизнь – лишь мгновение, но такой великолепной смерти удостоились считаные единицы.
Устремив взгляд вверх, к Златой Стезе, тянувшейся вдаль перед округлым тупым носом воздушного корабля, Шелк вновь почувствовал, что слегка, самую малость теряет равновесие. Нет, если родители и ждут его там, наверху, взору живого их не узреть…
Один из его отцов – также отец Синели. Он, Шелк, отроду не имевший родных, кроме матери, обзавелся сестрой… хотя ни Синели, ни Гиацинт, ни любой другой женщине матери не заменить. Заменить ему мать не способен никто.
Вспомнив простую, без монограмм, опасную бритву, над которой так часто ломал голову, Шелк пощупал заросшие щетиной щеки. Не брился он больше суток, и борода, вне всяких сомнений, теперь видна каждому… ну ничего, зато теперь он знает, кому принадлежала та бритва.
С этими мыслями он вновь опустил взгляд к носкам ботинок. Внизу, прямо под ними, сидел за приборной доской Шкиехаан, управлявший конструкцией в сто раз больше Великого Мантейона одним касанием пальца. Священного Окна на борту воздушного корабля, разумеется, не имелось – такое уже за гранью возможного, но где-то должно было быть стекло. Где?
Впавший в рассеянность, Шелк невольно задумался. Разумеется, не в рубке и не в каютке Сабы, но наверняка, наверняка в этой самой гондоле: ведь здесь спят и едят, отсюда управляют кораблем офицеры рани. Возможно, в штурманской? На эту палубу он поднялся как раз из штурманской рубки, но осмотреть ее, поглощенный раздумьями, не удосужился.
По той же причине, сверх меры ушедший в себя, он не шевельнул даже пальцем, чтоб хоть как-нибудь облегчить уныние Сабы. Да, сейчас Саба и ее птероштурмовики в меньшинстве, но…
Чьи-то руки крепко вцепились в плечи.
– Не прыгай, кальд! Не надо!
Шелк с осторожностью шагнул назад.
– Я и не собирался, – ответил он, сам не зная, лжет или нет, и обернулся.
Побледневшее лицо отражало все мысли Бивня как нельзя лучше.
– Прошу прощения, я напугал тебя, – повинился Шелк. – Не знал, что ты тоже здесь.
– Пожалуйста, кальд, отойди от края. Ради меня, а?
Чтоб успокоить Бивня, Шелк сделал еще шаг.
– Когда я поднялся наверх, тебя здесь быть не могло… иначе я бы заметил. И на крыше прежней нашей гондолы тебя не было тоже: я ведь оглядывался назад. Да, разумеется, Крапива рассказала тебе, что я спрашивал о люке, и ты…
– Еще чуточку дальше, кальд, а? Прошу.
– Нет. Все это крайне глупо, но ради твоего спокойствия я сяду.
Усевшись, Шелк укрыл скрещенные ноги полами риз.
– Вот видишь? Упасть отсюда никак не смогу ни я, ни ты, если сядешь тоже. Мне нужно выговориться хоть перед кем-нибудь.
Бивень, с явным облегчением переведя дух, сел напротив.
– Когда я сидел там, в рубке, мне захотелось уйти, дабы помолиться… по крайней мере, так полагал я сам, но здесь, наверху, в полном одиночестве – казалось бы, молись сколько угодно – о молитвах даже не вспомнил. Вместо молитв созерцал собственные ботинки и думал о некоторых вещах, причем отнюдь не о каких-нибудь глупостях, однако, убив на размышления о них столько времени, чувствую себя крайне глупо. Скажи, отправишься ли ты с Чистиком, когда он приготовится покинуть круговорот? Не сомневаюсь, его планы тебе известны. У Экипажа – так Шкиехаан зовет жителей родного города – есть подземные башни вроде той, что показывала мне Мамелхва, нетронутые, в полной сохранности, и одну из них они готовы отдать Чистику… вот только я позабыл, как Мамелхва их называла.
– О башнях ты, кальд, не рассказывал.
И Шелк рассказал ему, что видел под землей, безуспешно пытаясь описать увиденное как можно короче.
– Это далеко не все, что я мог бы вспомнить, но ничего важного, по-моему, не упущено, и, кстати, если уж ты завел об этом речь, о подземных башнях я, кажется, не рассказывал никому, кроме доктора Журавля, когда мы вместе оказались в плену, а доктор Журавль погиб.
– Я его даже ни разу не видел, – заметил Бивень, – а жаль: ты о нем столько хорошего говорил. А подводная лодка – она какая? Как этот воздушный корабль?
– Нет, ничуть не похожа. Сплошь металлическая… уверен, практически вся из железа. В днище у нее дыра, сквозь которую Аюнтамьенто может выпускать в озеро другую лодку, поменьше. Вероятно, ты думаешь, что большая из-за этого должна утонуть? Однако ж она не тонет, и через эту дыру мы с доктором Журавлем выбрались на свободу.
Умолкнув, Шелк погрузился в раздумья.
– А еще, Бивень, в озере водится рыба чудовищной величины, куда больше, чем ты способен себе представить. Синель как-то рассказывала о ней, и рассказ ее оказался совершенно верным.
– Ты спрашивал, пойду ли я с Чистиком? И про Крапиву, выходит, спрашивал: мы же с ней вместе, хоть так, хоть этак.
– Да, разумеется.
– Знаешь, вряд ли. Он нас, конечно, не звал, но если б позвал, Крапива, наверное, не согласилась бы. У меня отец с матерью дома остались, и братья с сестрами, и Крапиву родные ждут.
– Разумеется, – повторил Шелк.
– Синель мне нравится. Даже очень. Но Чистика я бы человеком хорошим, порядочным не назвал, пускай Тартар и ниспослал ему просветление. Помнишь, что я в тот раз про него говорил? Так он, по-моему, остался каким был, и те, кто за ним увязался, не лучше. Он же их – знаешь, кальд? – лучшими ворами во всем круговороте зовет. Особенно после угона вот этого воздушного корабля.
– Ну вовсе не все из них воры, – возразил Шелк, – пусть даже Чистику лестно их таковыми считать. Большинство – обычные бедняки из Орильи и нашего с тобой квартала. Чтобы пуститься на этакую авантюру, нужна вера, вера особого рода, а среди настоящих воров подобную встретишь нечасто.
На сем он умолк, отнюдь не уверенный, что эту тему следует развивать далее.
– В чем дело, кальд?
– Сомневаюсь я, что уйти согласятся все до единого. Синель, думаю, не откажется, хотя в Вироне могла бы изрядно разбогатеть, однако