Они прошли туда, и Джо оглядел комнату.
— Не так великолепно, как кабинет моего деда, но уютнее, — прокомментировал он.
Они сели, и Спейд спросил:
— Что у вас на уме?
— Мой дед хочет, чтобы я покинул армию и начал работать в его бизнесе.
— И как вы к этому относитесь?
— Я хочу узнать больше о бизнесе, прежде чем решу.
«Как разумно», — подумал Спейд.
Следующее замечание Джо его удивило.
— Вы руководите Обществом взаимопомощи.
— Да…
— Мой дед говорит, что это замаскированный профсоюз, просто способ обойти Закон о союзах.
Спейд задался вопросом, не ловушка ли это.
— Я слышал, как он это говорил, — уклончиво ответил он. — Если он прав, то общество вне закона.
— Мне, в общем-то, все равно, так это или нет, я просто подумал, что вы сможете дать мне хороший совет.
«И куда, черт возьми, это все ведет?» — подумал Спейд. Он промолчал.
Джо продолжил:
— Видите ли, я не хочу вести дела так, как мой дед. Он превратил своих рабочих во врагов. Откровенно говоря, они его ненавидят. Я не хочу, чтобы меня ненавидели.
Спейд кивнул. Джо был прав, хотя не все это понимали.
— Я думаю, он добился бы большего, если бы попытался сделать их, пусть не друзьями, это нереально, но, возможно, своими союзниками, — сказал Джо. — В конце концов, они хотят производить хорошее сукно и получать за это хорошую плату, и он хочет того же.
Это было то, что чувствовали все разумные люди, но было поразительно слышать это от человека с фамилией Хорнбим.
— Так что же вы хотите сделать?
— Я пришел спросить вас об этом. Как я могу что-то изменить?
Спейд откинулся на спинку стула. Все это было крайне удивительно. Но ему представилась возможность наставить на путь истинный молодого человека, который станет влиятельной фигурой в Кингсбридже. Это мог быть ключевой момент.
Он минуту подумал, что сказать Джо, но на самом деле вопрос был несложным.
— Разговаривайте с рабочими, — сказал он. — Всякий раз, когда вы решите что-то изменить на фабрике, например, запустить новую машину или изменить часы работы, сначала поговорите с ними. Половина ссор в нашей отрасли происходит потому, что на рабочих что-то сваливают без предупреждения, и они сопротивляются всему новому, непонятному и пугающему. Объясните им, почему вы хотите внести изменения, обсудите с ними проблемы, которые могут возникнуть, посмотрите, какие у них есть предложения.
Джо возразил:
— Вы можете говорить со своими людьми, у вас их всего дюжина или около того. У моего деда только на «Свинарнике» больше сотни.
— Я знаю, — сказал Спейд. — Вот тут-то и полезен профсоюз.
— За исключением того, что они незаконны, как вы сказали.
— Многие владельцы фабрик, как в хлопковой, так и в шерстяной промышленности, хотят отмены этого Закона о союзах. С ним, да еще с Законом о государственной измене и Законом о мятежных собраниях, рабочие и слова сказать не могут, не рискуя головой. Поэтому люди быстро прибегают к насилию, потому как насилие является единственной доступной формой протеста, что у них есть.
— В этом есть смысл, — сказал Джо. — Спасибо.
— Обращайтесь в любое время. Я серьезно. Буду рад помочь, если смогу.
Джо поднялся, чтобы уйти, и Спейд проводил его до двери.
— А есть ли что-то одно, что я мог бы сделать прямо сейчас, — спросил Джо, — пусть даже мелочь, которая стала бы знаком, что грядут перемены?
Спейд на мгновение задумался и сказал:
— Отмените правило, запрещающее людям ходить в нужник, кроме как в определенное по расписанию время.
Джо изумленно уставился на него.
— Боже правый, неужели мой дед так делает?
— Еще как. И другие хозяева в городе тоже, хотя и не все. У меня такого правила нет. И у Эймоса Барроуфилда тоже.
— Еще бы! Это же чудовищное варварство!
— Особенно его ненавидят женщины. Мужчины же, если припрет, просто мочатся на пол.
— Отвратительно!
— Вот и измените это.
Джо пожал руку Спейду.
— Так и сделаю, — сказал он и ушел.
*
Эймос дождался, пока останется наедине с Элси. Это случалось раз в неделю, после воскресной школы. Они сидели за столом в комнате, все еще пахнущей немытыми детьми. Эймос сказал без обиняков:
— Вам когда-нибудь приходило в голову, что граф Генри может быть не отцом юного Хэла?
Она подняла брови. Вопрос застал ее врасплох, это он видел. Но ее ответ был сдержанным.
— Это у всех на уме, — сказала она. — По крайней мере, у всех любителей посплетничать, а таких в Кингсбридже большинство.
— Но какой повод у них для таких подозрений?
— Тот простой факт, что Джейн понадобилось девять лет, чтобы зачать. Поэтому, когда это случилось, люди, естественно, задались вопросом, как же это произошло. Конечно, есть несколько вариантов, но сплетники всегда предпочтут самый гнусный.
Значит, она считала прелюбодеяние гнусным. Что ж, она была права. Он чуть было не сдался тут же.
Он знал, что должен сказать, но теперь, когда настал момент, ему было мучительно стыдно. И все же он заставил себя это выговорить.
— Я думаю, что я настоящий отец Хэла, — сказал он и почувствовал, как щеки его заливает румянец стыда. — Простите, если шокирую вас.
— Я не слишком потрясена, — сказала она.
— Правда?
— Я всегда это подозревала. Как и многие другие.
Ему стало еще более неловко.
— Вы хотите сказать, люди в этом городе догадываются, что я его отец?
— Ну, многие полагают, что у вас роман с Джейн.
— Это не был роман.
— Хорошо, но вы, казалось, были весьма раздосадованы визитом майора Дуайта.
— Да, был, потому что мне ненавистно видеть, как Джейн ведет себя столь непотребно. Когда-то я ее любил, а теперь нет, и это правда.
— Так как же вы могли стать отцом Хэла?
— Это было всего один раз. То есть это не был длительный грех. Ох, Господи, я сам не понимаю, что несу.
— Ваша невинность, Эймос, одна из самых подкупающих ваших черт. Но вам не нужно стыдиться или даже смущаться, по крайней мере, из-за меня.
— Но я прелюбодей.
— Нет. Вы согрешили один раз. И это было давно. — Она протянула руку через стол и накрыла его ладонь своей. — Я хорошо вас знаю, возможно, лучше, чем кто-либо другой в мире, и вы не плохой человек. Совершенно точно нет.
— Что ж, я рад, что хотя бы вы так думаете.
Наступила пауза. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, передумала, потом снова передумала и произнесла:
— Почему вы подняли этот вопрос со мной сейчас, более чем через десять лет после случившегося?
— О, я не знаю, — сказал он, но тут же понял, как это глупо, и добавил: — Да, конечно, знаю.
— Так… почему?
— Я боялся, что вы не захотите выходить замуж за прелюбодея.
Она застыла.
— Замуж?
— Да. Я боялся, что вы мне откажете.
— Вы делаете мне предложение?
— Да. У меня, впрочем, не очень-то хорошо это получается, правда?
— Вы не очень-то ясно выражаетесь.
— Верно. Хорошо. Элси, я люблю вас. Думаю, я, должно быть, любил вас ужасно долго, сам того не осознавая. Я счастлив, когда я с вами, а когда вас нет, я скучаю. Я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж, переехали в мой дом и спали в моей постели, и я хочу завтракать с вами и вашими детьми каждое утро. Но я боюсь, что мое гнусное прошлое делает это невозможным.
— Я этого не говорила.
— Вас не смущает то, что я сделал с Джейн?
— Не смущает. Ну, не очень, во всяком случае. Ну, на самом деле смущает, но я все равно вас люблю.
Она действительно это сказала?
Я все равно вас люблю.
Она это сказала.
— Тогда… — произнес Эймос. — Вы выйдете за меня?
— Да. Да, выйду. Это то, чего я всегда хотела. Конечно, я выйду за вас замуж.
— Ох, — сказал Эймос. — Ох. Ох, спасибо.
*
В понедельник по пути домой с фабрики Хорнбим поддался порыву и вошел в собор. Он подумал, что в церкви сможет привести мысли в порядок, и оказался прав. Колонны и своды, казалось, были исполнены какого-то смысла, и, глядя на них в свете нескольких свечей, он обнаружил, что его мысли приходят в порядок. Снаружи в его голове царили лишь смятение и гнев. Все, во что он когда-либо верил, оказалось неверным, и ему нечем было это заменить. Здесь он чувствовал спокойствие.