Он прошел по нефу до средокрестия, затем обогнул алтарь и проследовал в восточную часть церкви, самую святую. Там он остановился, обернулся и посмотрел назад.
Он думал о Джардже Боксе. Он всегда считал Бокса никчемным, если не хуже. Бокс создавал проблемы, ввязывался в драки, бастовал, ломал машины. И все же в конце он преподнес Хорнбиму дар, более драгоценный, чем что-либо. Жизнь его внука Джо.
Бокс прошел высшее испытание. Ему предстояло спасти товарища, рискуя собственной жизнью. Это был двойной вызов. Его мужество выдержало испытание, как и его самоотверженность.
Сегодня был понедельник. Вчерашняя проповедь была на стих: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Епископ говорил обо всех, кто отдал свою жизнь при Ватерлоо, но Хорнбим думал только о Боксе. Он спрашивал себя — «Что моя жизнь по сравнению с его»? Иисус дал ответ — «Нет любви больше той, что явил Джардж Бокс».
Жизнь Хорнбима теперь казалась никчемной. В юности он жил насилием и воровством. Став мужчиной, он продолжил делать то же самое, но уже менее открыто. Давал взятки, чтобы получить выгодные заказы, и приговаривал людей к порке и каторге или отправлял их на суд присяжных, где их уже ждала смертная казнь.
Его оправданием всегда была жестокая смерть матери. Но многие дети переживали жестокость и проживали достойную взрослую жизнь. Кит Клитроу был тому отличным примером.
Его раздумья прервали громкий говор и смех. С другого конца собора на репетицию входили звонари. Хорнбим не мог позволить себе предаваться меланхоличным раздумьям. Он пошел обратно.
Подойдя к средокрестию, он заметил маленькую дверь в углу северного трансепта. Она была открыта. Он припомнил, что сегодня на крыше были рабочие, вероятно, чинили свинцовое покрытие. Должно быть, ушли, не заперев дверь. Поддавшись порыву, он прошел в дверь и поднялся по винтовой лестнице.
По пути ему несколько раз пришлось останавливаться из-за боли в груди, но он лишь немного отдыхал, а затем продолжал подниматься на крышу.
Ночь была ясная, с луной. Он прошел по узкой дорожке и оказался у вершины колокольни. Глядя вверх на шпиль, он видел статую ангела, которая, как говорили, изображала Кэрис, монахиню, построившую больницу во время эпидемии ужасной чумы, Черной смерти. Еще один человек, сделавший в своей жизни что-то хорошее.
Хорнбим находился на северной стороне крыши, и, взглянув вниз, он увидел в лунном свете кладбище. Люди, лежащие там, обрели душевный покой.
Он знал, что у его проблемы есть решение, лекарство от его болезни. О нем регулярно упоминалось в каждой христианской церкви мира. Это исповедь и покаяние. Человеку могло быть прощено любое зло, что он совершил. Но цена была унизительной. Когда Хорнбим представлял, как он признается в своих проступках, своей семье, своим клиентам, другим суконщикам, олдерменам, он содрогался от ужаса. Покаяние? Что это значило? Должен ли он извиниться перед теми, кого обидел? Он не извинялся ни за что последние полвека. Мог ли он вернуть деньги, нажитые на нечистых армейских контрактах? Его отдадут под суд. Он мог попасть в тюрьму. Что станет с его семьей?
Но продолжать так жить он тоже не мог. По ночам он почти не спал из-за мучительных мыслей. Он понимал, что делами он больше не управляет как следует. Он почти ни с кем не разговаривал. Он все время курил. И боль в груди становилась все сильнее.
Он подошел к самому краю крыши и посмотрел вниз на надгробия. Звонари начали свою репетицию, и прямо рядом с ним загудели огромные колокола и этот звук, казалось, проникал до самых костей, овладевая им. Все его существо вибрировало. «Душевный покой, — подумал он, — душевный покой».
Он шагнул за край.
Как только он это сделал, его охватил ужас. Ему захотелось передумать, повернуть назад. Он услышал собственный крик, похожий на вопль истерзанного зверя. Его глаза были открыты, и он видел, как земля несется ему навстречу. Страх овладел им, рос и рос, но он не мог кричать громче. Затем случилось страшное. Земля ударила его со страшной силой, и все его тело пронзила мучительная, невыносимая агония.
А затем — ничего.
45
Арабелла подняла глаза от газеты и сказала:
— Парламент распущен.
Ее сын, Эйб, которому было уже восемнадцать, проглотил свой бекон и спросил:
— Что это значит?
Знания Эйба об окружающей его жизни были крайне отрывочны. В одних областях он был хорошо осведомлен, в других проявлял невежественность. Возможно, в его возрасте это было нормально. Спейд попытался вспомнить, был ли он таким же, но не смог сказать с уверенностью. В любом случае, осенью Эйб отправится в Эдинбургский университет, и с того времени его понимание мира будет быстро расти.
Арабелла ответила на его вопрос:
— Это значит, что будут всеобщие выборы.
— И у нас появится шанс избавиться от Хамфри Фрогмора, — сказал Спейд.
Это была привлекательная перспектива. Хамфри Фрогмор победил на довыборах, состоявшихся после смерти Хорнбима. Он был ленивым и никчемным членом парламента.
— Каким образом? — спросил Эйб.
— Мистеру Фрогмору придется переизбираться, если он хочет остаться нашим представителем в парламенте, — сказала Арабелла.
— Сколько у нас времени? — спросил Спейд.
Арабелла снова опустила глаза в газету, а затем сказала:
— Новый парламент будет созван четвертого августа.
— Это дает нам почти два месяца, — подсчитал Спейд. Сейчас была середина июня 1818 года. — Мы должны выставить кого-нибудь против Фрогмора.
— Зачем? — спросил Эйб.
— Мистер Фрогмор поддерживает Закон о союзах, — объяснил Спейд.
В обществе уже давно сформировался запрос на отмену этого ненавистного закона, но Фрогмор хотел, чтобы он остался в силе. Это был единственный вопрос, по которому он выступал в парламенте. Он представлял сторонников жесткой линии в Кингсбридже, которых раньше возглавлял Хорнбим.
— Так или иначе, нам нужен новый кандидат, — сказала Арабелла. — Я думаю, это должен быть наш зять.
Спейд согласно кивнул.
— Эймос популярен.
Эймоса Барроуфилда избрали мэром после смерти Хорнбима. Спейд взглянул на свои карманные часы.
— Пожалуй, я сейчас же пойду поговорю с ним. Могу застать его еще до того, как он уйдет на фабрику.
— Я с тобой, — сказала Арабелла.
Они надели шляпы и вышли из дома. Стоял прекрасный июньский день, прохладный, но солнечный, и город был облачен в свое свежее утреннее одеяние, сияющее от росы. Они застали Эймоса и его семью еще за завтраком. Дети Элси быстро росли. Стивен был в Оксфорде, Билли и Ричи выглядели уже молодыми мужчинами, а у Марты намечались женские формы. Только Джорджи был еще ребенком.
Для бабушки и дедушки поставили дополнительные приборы и налили кофе. Спейд дождался, пока молодежь закончит завтрак и уйдет, а затем сказал:
— Вы читали новость о том, что парламент распущен?
— Да, — ответил Эймос. — Нам нужен кто-то, кто пойдет против бесполезного Фрогмора.
Спейд улыбнулся.
— Именно. И я думаю, это должен быть ты.
— Я этого боялся.
— Ты популярный мэр. Ты вполне можешь победить Фрогмора.
— Не хочу вас разочаровывать. — Эймос посмотрел на Элси в поисках поддержки.
— Мы не поедем в Лондон, — сказала Элси. — Я не желаю оставлять свою воскресную школу.
— Вам и не придется, — сказал Спейд. — Эймос вполне мог бы ездить в Лондон один, когда это будет необходимо.
Но он чувствовал, что проигрывает спор. Эймосу было слишком уютно в его нынешнем положении. Он даже выглядел довольным. Немного располнел.
Эймос покачал головой.
— Я впустую потратил полжизни, не будучи женатым на Элси, — сказал он. — Теперь, когда мы вместе, я не собираюсь проводить месяцы в Лондоне без нее.
— Но, конечно…
Арабелла прервала Спейда.
— Оставь, любовь моя, — сказала она. — Они настроены серьезно.
Спейд оставил эту тему. Арабелла обычно была права в таких вещах.