Джоан коснулась своего синяка.
— Так почему же вы ударили меня по голове?
— Никогда такого не было.
Несколько человек в зале закричали:
— Было! Было!
— Тишина! — сказал Хорнбим.
Спейд шагнул вперед.
— Я видел это, — сказал он. — Клянусь, что Джоби Дарк ударил Джоан по голове.
«Молодец, Спейд», — подумала Сэл. Он был из суконщиков, но заступался за рабочих.
Хорнбим был раздражен.
— Когда я захочу, чтобы вы говорили, Шовеллер, я вас вызову. Продолжайте, Дарк. Что случилось дальше?
— Ну, она упала.
— А потом?
— А потом на меня напало с полдюжины женщин.
Кто-то крикнул:
— Счастливчик! — и все рассмеялись.
— Кто был предводителем этих женщин? — спросил Хорнбим.
— Это была она, Джоан, та, которую обвиняют.
— Она вела толпу от рыночной площади к реке?
— Да, вела.
«Это правда», — подумала Сэл.
— Значит, она была подстрекательницей бунта.
Это было преувеличением, но Дарк сказал «да».
— Сколько раз я вас ударила, Джоби? — спросила Джоан.
Он ухмыльнулся.
— Если и ударили, я и не почувствовал, — хвастливо сказал он.
— Но вы все еще утверждаете, что я начала бунт?
— Вы привели всех этих баб.
— И они вас избили?
— Не совсем, но я не мог от них всех отбиться!
— Значит, они вас не избивали.
— Они помешали мне делать мою работу.
— Вы все время это повторяете.
— И вы их вели.
— Что я сказала, чтобы они пошли к реке?
— Вы сказали «За мной» и все такое.
— Когда я это сказала?
— Я слышал, когда уходил с рыночной площади.
— И вы говорите, что я заставила женщин пойти за вами.
— Да.
— А потом я помешала вам работать.
— Да.
— Но вы сказали, что выгрузили половину мешков, прежде чем я пришла с женщинами.
— Верно.
— Значит, вы должны были уйти с рыночной площади задолго до женщин.
— Да.
— Так как же вы могли слышать, как я говорю им идти за мной, если вы уже были на набережной и выгружали мешки?
— Ага! — громко сказал Джардж.
Хорнбим нахмурился в его сторону.
— Может, вы их долго уговаривали, — сказал Дарк.
— Правда в том, что вы никогда не слышали, как я говорю им идти за мной, потому что я этого не делала. Вы все выдумываете.
— Нет, не выдумываю.
— Вы лжец, Джоби Дарк. — Джоан отвернулась от него.
«Она хорошо справилась, — подумала Сэл, — но убедила ли она присяжных?»
Другие баржевики рассказывали похожие истории, но они могли лишь сказать, что женщины напали на них, и они отбивались. Сэл подумала, что путаные показания Дарка заставили их всех выглядеть ненадежными свидетелями.
Затем Джоан рассказала свою версию, подчеркнув, что ее главной задачей было не дать толпе растащить мешки с зерном.
Хорнбим прервал ее:
— Но вы его продали!
Это было неопровержимо.
— По справедливой цене, да, — ответила Джоан.
— Цену на зерно устанавливает рынок. Вы не можете ее решать.
— А вот вчера решила, не так ли?
Зрители рассмеялись.
— И я отдала деньги мистеру Чайлду, — добавила Джоан.
— Но это было гораздо меньше, чем он за них заплатил.
— А кто продал ему зерно по такой высокой цене? Не вы ли, олдермен Хорнбим? Сколько прибыли вы получили? — Хорнбим пытался ее перебить, но она перекрыла его крик своим. — Может, вам стоит сейчас же вернуть эти деньги мистеру Чайлду? Вот это была бы справедливость, не так ли?
Хорнбим побагровел от гнева.
— Вы поосторожнее со словами.
— Прошу прощения, ваша милость.
— То, что вы сделали, немногим отличается от воровства.
— Отличается. Я не получила прибыли. Но это неважно, не так ли?
— С какой это стати?
— Потому что меня обвиняют не в воровстве. Меня обвиняют в бунте.
«Умно», — подумала Сэл. Но поможет ли? Хозяевам не по нраву, когда их работники слишком умны. «Я плачу тебе не за то, чтобы ты думал, — любили они говорить, — а за то, чтобы делал, что велят».
— Полагаю, Люк Маккаллох подтвердит мои слова, — сказала Джоан.
— Я не отвечаю на вопросы обвиняемых, — кисло бросил Маккаллох, клерк.
И все же Хорнбим был сбит с толку. Он повел допрос в неверном направлении.
— Вы устроили бунт, вы украли зерно мистера Чайлда, а затем продали его, — сказал он.
— И отдала деньги мистеру Чайлду.
— Хотите вызвать свидетелей?
— Разумеется.
Сначала дала показания Сэл, затем Джардж, потом миссис Доддс и еще несколько человек. Все они говорили, что Джоан не призывала людей следовать за ней, ни на кого не нападала и помешала растащить зерно.
Присяжные удалились в совещательную комнату.
Сэл, Джардж и Спейд сгрудились вокруг Джоан. Ее беспокоило то же, что и Сэл.
— Как думаешь, я не была слишком умной?
— Не знаю, — ответил Спейд. — Нельзя быть кроткой и смиренной, иначе они решат, что ты виновна и раскаиваешься. Нужно показывать характер.
— Присяжные — жители Кингсбриджа, — сказал Джардж. — Они должны понимать, что это неправильно, продавать зерно из нашего города, когда у нас есть люди, которым нечем себя прокормить.
— В одном они все согласны, — сказал Спейд, — в своем праве получать прибыль, независимо от того, кто страдает.
— Вот это чертова правда, — буркнул Джардж.
Присяжные вернулись.
— Только не дай себя выпороть, Джардж, — тихо сказала Сэл.
— О чем ты?
— Если решение будет не в пользу Джоан, не кричи и не угрожай присяжным или судьям. Тебя только накажут. Этот боров Риддик с удовольствием посмотрит, как тебя будут сечь. Держи рот на замке, что бы ни случилось. Сможешь?
— Конечно, смогу.
Присяжные встали перед судьями.
— Каково ваше решение? — спросил Хорнбим.
Один из них ответил:
— Она предается суду ассизов.
Из толпы вырвался крик протеста.
Сэл посмотрела на Джарджа.
— Сохраняй спокойствие, — сказала она.
Джардж лишь тихо произнес:
— Черт бы их всех побрал.
18
Сэл лежала в постели в объятиях Джарджа, положив голову ему на плечо. Ее грудь прижималась к его груди, которая тяжело вздымалась и опадала. Кроме их дыхания, в доме не было ни звука, Кит и Сью крепко спали наверху. На улице, где-то поодаль, спорили двое пьяных, но в остальном город был тих. Шея Сэл была влажной от пота, а простыни казались грубыми на ее обнаженных ногах.
Она была счастлива. Она скучала, почти не осознавая, по теплу мужской близости, по простому наслаждению любовью. После гибели Гарри она потеряла интерес к романтике. Однако со временем, незаметно, она все больше и больше привязывалась к большому, сильному, страстному, порывистому Джарджу, и теперь была рада оказаться в его объятиях. Со дня бунта и их внезапного безрассудства в сарае за «Бойней» она спала с ним каждую ночь. Единственное, о чем она жалела, что не решилась на это раньше.
Когда ее дыхание замедлилось и эйфория угасла, она подумала о бедной Джоан, лежащей в кингсбриджской тюрьме. У Джоан было одеяло, и Сэл каждый день носила ей еду, но в здании было холодно, а кровати были жесткими. Это злило Сэл. В суд ассизов должны были попасть те, кто наживался на высоких ценах.
Никто не знал, чем закончится суд, но слушание в малом суде прошло плохо, и это было дурным предзнаменованием. «Неужели, — думала Сэл, — они ее повесят?» Но могли. После того как забросали камнями карету короля и начались хлебные бунты, в воздухе повисло ощущение тревоги. Британская правящая элита была настроена беспощадно. В Кингсбридже лавочники не давали в долг, домовладельцы выселяли неплательщиков, а судьи выносили суровые приговоры. Хорнбим и Риддик и без того были жестокими людьми, но сейчас их поддерживали многие из их собратьев-дельцов. Как постоянно говорил Спейд, хозяева были напуганы.
Сэл также беспокоили деньги. Джоан не зарабатывала, как и Сью, но обеих нужно было кормить. Сэл сдала чердак одной вдове, но та платила всего четыре пенса в неделю, так как это была одна комната без камина.