— И здесь, в Кингсбридже, союз как раз помог положить конец забастовке, — сказал Спейд.
— Я этого не знал, — ответил Нортвуд.
— Это только что произошло. Но поверьте мне, без союза промышленных конфликтов будет больше, а не меньше.
— Что ж, я должен узнать больше об этом Законе о союзах.
Просить дворянина поторопиться было дурным тоном, но Спейд все же сказал:
— Сколько времени это может занять, милорд?
Нортвуд поднял бровь, но решил не обижаться.
— Я напишу сегодня же, — сказал он. — Мой человек в Лондоне пришлет мне подробности.
Спейд настаивал:
— Я не могу не задаться вопросом, сколько времени понадобится комитету, чтобы представить отчет.
— Учитывая очевидную спешку правительства, вероятно, всего несколько дней.
— Можем ли мы что-нибудь сделать, чтобы убедить парламент пересмотреть решение?
— Поскольку рабочие не могут голосовать, обычный способ для них попытаться повлиять на парламент — это подать петицию.
— Я начну работать над этим сегодня же.
В следующую пятницу Нортвуд получил ответ на свое письмо. Ответ явился в виде невысокого, круглого, лысого мужчины по имени Клемент Китли. Сидя в кабинете Нортвуда напротив собора, он объяснил Спейду, что он юрист, работающий помощником члена парламента Бенджамина Хобхауса. Хобхаус знал Кингсбридж, потому что его отец был бристольским купцом.
Китли, учившийся в бристольской гимназии вместе с Хобхаусом, с гордостью сказал, что мистер Хобхаус яростно выступал против Закона о союзах, но его оппозиции было недостаточно, чтобы похоронить законопроект, который теперь будет рассматриваться верхней палатой, Палатой лордов.
— Правительство мистера Питта ужасно торопится с этим делом, не так ли? — спросил Нортвуд.
— Именно так, милорд, и у их противников не было времени организовать петиции.
— У нас уже есть петиция с несколькими сотнями подписей, — сказал Спейд.
— Тогда мы должны собрать еще и представить ее Палате лордов. — Китли повернулся к Нортвуду. — Милорд, не будете ли вы так любезны созвать публичное собрание, чтобы объяснить это дело вашим избирателям?
— Очень хорошая мысль. Когда?
— Сегодня или завтра. Медлить нельзя.
— Что ж, уверен, на завтра это можно устроить.
— Я сейчас же пойду и удостоверюсь, что Зал собраний свободен, — сказал Спейд.
— Будьте любезны, — отозвался Нортвуд.
— И, возможно, мистер Китли захочет пойти со мной и посмотреть на место, где ему предстоит выступать.
— Да, хотел бы, — сказал Китли.
Они ушли. Выйдя из здания, Китли остановился, чтобы полюбоваться собором. На солнце он всегда выглядел лучше всего, подумал Спейд.
— Я помню это, — сказал Китли. — Должно быть, я был здесь мальчишкой. Великолепно. И все это сделано без применения машин.
— Я не против машин как таковых, — сказал Спейд. — В любом случае, их внедрение в производство не остановить. Но мы можем облегчить последствия.
— Именно.
Они поднялись по Мейн-стрит к Залам собраний на перекрестке. Дверь была открыта. Внутри несколько человек занимались уборкой и мелким ремонтом. Спейд провел Китли в кабинет управляющего. Да, главный зал был свободен в субботу вечером, и, конечно, управляющий будет рад принять виконта Нортвуда для политического собрания.
Они остановились в бальном зале. Солнечный свет, проникавший через окна, золотил пыль, поднятую в воздух уборщиками.
— Места, как видите, предостаточно, — сказал Спейд. — В Кингсбридже около двухсот избирателей, но, полагаю, мы позволим присутствовать и рабочим.
— О, непременно. Ваш член парламента должен стать свидетелем силы настроений, когда рабочие узнают, что против них замышляется. Сколько рабочих в Кингсбридже?
— На шерстяных фабриках — около тысячи.
— Посоветуйте им прийти.
— Я разнесу весть.
— Превосходно. Предлагаю вам собрать подписи под вашей петицией сразу после собрания, а я в воскресенье отвезу все в Лондон.
— По вашему честному мнению, — сказал Спейд, — каковы наши шансы остановить законопроект?
— Его не остановить, — ответил Китли. — Как и внедрение машин. Все, на что мы можем надеяться, это добиться его изменения. Облегчить последствия, как вы выразились.
Это разочаровывало. Спейд почувствовал злость. «Хотел бы я быть в парламенте, — подумал он. — Я бы задал этим мерзавцам перцу».
*
Сэл показалось, что посланник из Лондона не производит впечатления. Хорошие ораторы часто бывали людьми с яркой внешностью, как Чарльз Мидуинтер, но Китли был полной противоположностью. Она надеялась, что он не окажется таким же, как преподобный Бартоломью Смолл, который на всех нагнал скуку. Ей хотелось, чтобы рабочие воспламенились.
Однако собрание привлекло большую толпу. Сэл увидела большинство крупных суконщиков и несколько сотен фабричных рабочих. Все места были заняты, и люди стояли сзади. Впереди была сцена со столом. Виконт Нортвуд сидел за столом в центре, явно руководя процессом. По одну сторону от него сидел мэр Фишвик, по другую — Китли, а в конце ряда — Спейд. Сэл сидела в зале. Несмотря на ее ключевую роль в забастовке, никто не ожидал увидеть женщину на сцене.
Сбоку от зала за столом с бумагой, перьями и чернилами сидела Элси Маккинтош, готовая позже собирать подписи под петицией.
Нортвуд открыл собрание. Намерения у него были благие, но говорил он так, словно обращался к солдатам с ободряющей речью перед боем.
— А теперь внимание, все. Мы собрались здесь, чтобы узнать о важном законопроекте, который сейчас рассматривается в парламенте, поэтому вы все должны внимательно слушать то, что скажет мистер Китли, который проделал весь этот путь из Лондона, чтобы обратиться к нам.
Китли держался более раскованно.
— Если этот законопроект будет принят в его нынешнем виде, он изменит жизнь каждого рабочего мужчины, женщины и ребенка в нашей стране, — сказал он. — Так что, если что-то будет неясно, пожалуйста, вставайте и говорите, или задавайте уточняющие вопросы. Я не против, если меня будут перебивать.
Сэл знала, что такой стиль больше подходит рабочим, они хорошо реагировали на неформальность.
Китли начал с поспешного прохождения законопроекта через парламент.
— Объявлен премьер-министром в позапрошлый понедельник, первое чтение пройдет на следующий день, а второе чтение — еще через день. Комитет представил свой отчет через поспешные семь дней, то есть в прошлую среду, а послезавтра он будет представлен Палате лордов. Однако они не так торопятся выслушать рабочих мужчин и женщин нации, которой они правят. Парламент до сих пор не нашел времени рассмотреть петицию против законопроекта от лондонских набойщиков ситца.
— Позор им! — крикнул кто-то.
— И что же гласит этот закон? — Китли драматически понизил голос. — Друзья мои, слушайте очень внимательно. — Затем он заговорил, наращивая силу голоса. — Он гласит, что любой рабочий, который объединится с другим, даже всего лишь с одним, чтобы попросить повышения зарплаты, совершает преступление и может быть наказан двумя месяцами каторжных работ!
Из толпы вырвался крик протеста.
«Китли производит большее впечатление, чем кажется на вид», — с благодарностью подумала Сэл. Она его недооценила.
— Минуточку, — раздался резкий, пронзительный голос.
Сэл поискала глазами говорившего и увидела вставшего Хорнбима.
Она заметила, как Спейд что-то шепчет Китли, и догадалась, что он объясняет, кто прервал речь.
— Позвольте мне отметить, — сказал Хорнбим, — что закон в равной степени запрещает и союзы владельцев предприятий.
— Благодарю вас за это замечание, — сказал Китли. — Мне сказали, что я имею честь обращаться к олдермену Хорнбиму, это так?
— Да, — ответил Хорнбим.
— И вы суконщик, мистер Хорнбим.
— Да.
— И мировой судья.
— Да.
— Вы употребили слово «в равной степени», но давайте посмотрим поближе. — Китли отвернулся от Хорнбима к толпе. — Этот закон, друзья мои, позволит мистеру Хорнбиму обвинить любых двух своих рабочих в сговоре. Затем он сможет судить их дело единолично, без второго судьи и без присяжных. Признав их виновными, он может приговорить их к каторжным работам, и все это без консультации с кем-либо еще в мире.