— Как ему это удалось?
— Так же, как и мне, хотя и в другой фирме. Начинал с подметания пола, стал посыльным, держал ухо востро и был начеку, узнал все, что можно было знать о суконном деле, и ждал своего часа. Тут наши пути разошлись. Я женился на дочери своего босса. Дорогая Эт подарила мне Эдварда и четырех дочерей, прежде чем умерла, упокой ее душу.
— А Хорнбим?
— Он основал собственную фирму.
— Откуда он взял деньги?
— Никто точно не знал. Через некоторое время он все продал и уехал из Лондона. Теперь я знаю, куда он отправился. Оказывается, в Кингсбридж.
— Он был каким-то мошенником?
— Вероятно. Я бы не стал его за это винить. Он был из Сент-Джайлса, района, где нет ни закона, ни добра, ни зла.
Спейд кивнул.
— Каким он был тогда?
— Он был жестким, — сказал Сид. — Жестким, как гвозди.
— Он и сейчас такой, — ответил Спейд.
*
Палата лордов заседала в средневековом Зале королевы в Вестминстерском дворце, и так было, как сообщил Спейду Китли, еще до того, как Гай Фокс попытался взорвать это место в ходе Порохового заговора. Посетители могли входить в зал, но должны были оставаться за ограждением, называемым барьером. Спейд стоял, опершись локтями о барьер, пока лорды обсуждали «Закон о союзах». Он никогда прежде не видел в одной комнате больше одного-двух аристократов. Здесь же их были десятки, и это не считая епископов. Его, естественно, интересовала их одежда, сшитая из хорошего сукна и отлично скроенная. Их речи, однако, не так впечатляли. Предложения были излишне сложными, и ему приходилось упрощать их в уме, прежде чем он мог уловить суть доводов. Возможно, именно так нравилось говорить высшему свету.
Несколько человек высказались в пользу законопроекта, заявив, что «незаконные» союзы между рабочими становятся все более распространенными и грозят серьезными бедами.
— Пустая болтовня, — пробормотал Спейд себе под нос.
Союзов было недостаточно. Миллионы рабочих не имели никакой защиты от алчности владельцев фабрик.
Чего на самом деле боялась Палата лордов, Спейд не сомневался, так это революции, подобной той, что произошла во Франции.
Китли по-свойски заговорил с человеком, стоявшим, как и Спейд, опершись локтями о барьер. После короткого разговора он вернулся к Спейду и сказал:
— Лорд Холланд должен выступать через одного.
Холланд был единственным пэром, от которого ожидали выступления против законопроекта.
— Кто тот человек, с которым вы говорили?
— Газетный репортер. Они все знают.
Спейд изучил мужчину.
— А где его блокнот?
— Запрещено, — сказал Китли. — Делать записи противоречит правилам палаты.
— Значит, он должен все запоминать.
— Столько, сколько сможет. Если когда-нибудь услышите, как пэр или член парламента жалуется на неточности в газетах, спросите их, почему они не разрешают репортерам делать записи.
— Кажется, глупо.
— В этом месте слишком много дурацких правил.
Спейд снова почувствовал желание стать членом парламента и бороться за реформы.
Китли указал на лорда Холланда, красивого мужчину лет двадцати пяти, с густыми черными бровями и вьющимися черными волосами, которые только начинали редеть на висках. Хотя он владел плантацией с рабами на Ямайке, в остальном он придерживался либеральных взглядов.
— Женат на разведенной женщине, — с неодобрением пробормотал Китли. Спейд, будучи любовником замужней женщины, не мог разделить его неодобрения.
Через несколько минут Холланд уже стоял на ногах и говорил со страстью:
— Законопроект несправедлив по своей сути и пагубен по своим последствиям.
«Неплохое начало», — подумал Спейд.
— Цель законопроекта — предотвратить союзы среди рабочих, но его главная и особенная черта в том, что он заменяет суд присяжных на упрощенное судопроизводство. Мы должны спросить, не приведет ли этот законопроект, даже если он и разрушит союзы, к последствиям, столь же опасным для общества?
Все это было слишком отвлеченно для Спейда, слишком далеко от повседневной жизни людей, против которых был направлен законопроект.
— Стороны не равны, неравенство в пользу владельцев фабрик. У них есть преимущество перед своими рабочими, поскольку они могут дольше продержаться. У них больше возможностей склонить общественное мнение в свою пользу, их меньше числом, и, следовательно, им легче сосредоточить и объединить свои силы и избежать разоблачения.
Холланд использовал длинное и запутанное сравнение с егерями и браконьерами, чтобы доказать простую мысль о том, что у хозяев и рабочих противоположные интересы, и поэтому судьи, которые также являются фабрикантами, никак не могут быть объективными при рассмотрении дел своих рабочих или рабочих своих друзей.
— В интересах хозяина всегда приписать своим рабочим заговор, даже если у них есть совершенно справедливые основания для повышения заработной платы.
— Чертовски верно, — пробормотал Спейд себе под нос.
Холланд указал, что законопроект слишком широко раскидывает свои сети.
— Человека могут привлечь к ответственности за участие в сговоре просто за то, что он дал дружеский и благонамеренный совет!
Он закончил предложением отложить рассмотрение на три месяца, чтобы законопроект можно было лучше обдумать.
Его никто не поддержал. Авторы законопроекта не потрудились ответить на его речь. Предложение об отсрочке было отклонено.
Ни одна петиция не была рассмотрена.
Затем законопроект поставили на голосование. Тех, кто крикнул «Нет», было так мало, что подсчет не потребовался.
Два дня спустя законопроект был одобрен королем и стал законом.
23
Элси гадала, почему у ее матери такой встревоженный вид. Они завтракали во дворце. На тарелке у Арабеллы лежал кусочек тоста, который она намазала маслом, но так и не съела. Меж ее рыжевато-каштановых бровей залегла легкая морщинка. В остальном она выглядела прекрасно. В последнее время она поправилась, но, казалось, светилась здоровьем. Что же ее беспокоило?
Епископ уплетал сосиски и читал «Таймс».
— Англо-русские войска вторглись в Нидерланды, — сказал он. Ему нравилось рассказывать жене и дочери, что происходит в мире. — Эта часть Нидерландов была завоевана французами, которые решили назвать ее Батавской республикой.
Перед Элси лежала «Кингсбриджская газета».
— Здесь говорится, что 107-й пехотный полк, то есть кингсбриджский, входит в состав этих войск. Некоторые из моих бывших учеников воскресной школы служат в этом полку. Надеюсь, с ними все будет в порядке.
— Фредди Кейнс, должно быть, там, — сказала Арабелла.
— Кто такой Фредди Кейнс? — спросил епископ.
— О… он служил здесь в ополчении. Не помню, как я с ним познакомилась. Милый мальчик.
— Я помню, — сказала Элси. — Он шурин Спейда.
— Я и забыла, — ответила Арабелла.
Было прекрасное сентябрьское утро, и солнце светило в окна столовой. Кенелм встал и сказал:
— Прошу меня извинить. Плотник должен установить новую дверь в северном притворе. Старая то совсем сгнила, и мне нужно убедиться, что он поставит ее на правильное место. — Он вышел.
Элси уже провела два часа в детской, умывая и одевая Стиви, которому теперь было два года, с помощью няни. Сегодня она устраивала чаепитие для сторонников своей школы, которые поддержали ее во время забастовки. Она уже собиралась извиниться и уйти, когда мать сказала:
— У меня довольно неожиданные новости.
Элси снова села и произнесла:
— Как интересно.
Епископ не выказал интереса.
— Какие новости? — равнодушно спросил он.
Арабелла сказала:
— Я жду ребенка.
Элси в изумлении уставилась на мать. Ей было сорок пять! А епископ был на семнадцать лет старше — шестьдесят два. К тому же он был тучен и далеко не ловок. Более того, Элси много лет не видела, чтобы отец нежно прикасался к матери. Она чуть было не спросила «Как это случилось?», но вовремя остановилась и сказала: