— Вы очень добры, — сказал Джардж.
— Должно быть, это было жестоко, — сказала Элси, обращаясь к Сэл, — отбывать каторгу.
— Самая тяжелая работа в моей жизни. Женщины падают в обморок от слабости, но их бьют кнутом, пока они не придут в себя, не встанут и не начнут снова.
— А надзиратели? Как они с вами обращались?
Глаза Сэл метнули предостерегающий взгляд. Это был мимолетный взгляд, и Джардж его не заметил, но Элси догадалась о его значении. Тюремщики насиловали женщин. Сэл не хотела, чтобы Джардж об этом знал. Если бы он узнал, он, вероятно, убил бы одного из тюремщиков, и тогда его бы повесили.
Сэл заполнила короткую паузу.
— Они были суровыми надсмотрщиками, — сказала она.
Элси взяла руку Сэл и сжала ее. Сэл коротко сжала в ответ. Это был женский код. Они сохранят тайну тюремного насилия.
Элси встала.
— Еда и отдых, — сказала она. — Скоро ты снова будешь прежней. — Она подошла к двери.
— Вы ангел, миссис Маккинтош, — сказал Джардж.
Элси вышла.
Она шла под дождем обратно в центр города, мрачно размышляя о жестокости людей друг к другу и о том, как одна золотая монета может показаться бедняку вроде Джарджа чудом, сотворенным ангелом.
Она продолжала беспокоиться о матери. Что происходит дома? Какое наказание задумал ее отец? Запрет ли он Арабеллу на неделю, оставив на хлебе и воде, как когда-то ее, Элси?
Когда она вернулась во дворец, матери не было в утренней гостиной, а отца в его кабинете. Она пошла в спальню матери и нашла ее сидящей на кровати и горько плачущей.
— Что такое, мама? — спросила Элси. — Что он еще сделал?
Арабелла, казалось, не могла ответить.
Ужасная мысль пронзила Элси. Неужели отец причинит вред ребенку?
— С Авессаломом все в порядке? — спросила она.
Арабелла кивнула.
— Слава Богу. Но где мой отец?
— В саду, — с трудом выговорила Арабелла.
Элси сбежала по лестнице и прошла через кухню, где слуги выглядели подавленными и напуганными. Она вышла через заднюю дверь и огляделась. Отца она не видела, но слышала голоса. Она пересекла лужайку и прошла под плетеной аркой, которая летом была увита сотней роз, а теперь, зимой, держала лишь связки прутьев. Затем она вошла в розарий.
От открывшегося зрелища она была потрясена.
Квадрат низких розовых кустов в центре был выкопан, и изуродованные стебли теперь смешивались с развороченной землей. С дальней стороны шпалера была сорвана со старой стены и брошена на землю, а украшавшие ее розовые кусты были выкорчеваны и отброшены в сторону. Холодная морось уныло падала на перевернутые комья. Двое садовников с лопатами энергично разравнивали участок под присмотром епископа, чьи белые шелковые чулки были в грязи. Он увидел Элси и ухмыльнулся с восторгом, который показался ей граничащим с безумием.
— Здравствуй, дочь, — сказал он.
— Что вы делаете? — недоверчиво спросила она.
— Я подумал, устроим здесь огород, — прокричал он. — Кухарка в восторге от этой идеи!
Элси с трудом сдержала слезы.
— Моя мать любит свой розарий, — сказала она.
— Что ж, мы не можем иметь все, что хотим, не так ли? Кроме того, она будет слишком занята уходом за своим новорожденным, чтобы заниматься садоводством.
— Вы очень жестокий человек.
Садовники услышали это и испуганно переглянулись. Никто не критиковал епископа.
— Тебе следует быть осторожнее в словах, — сказал он ей, — особенно если ты хочешь и дальше кормить детей своей воскресной школы за мой счет.
— Мою школу! Как вы можете угрожать ей?
Он пересек участок, подошел к ней и понизил голос, чтобы никто другой не слышал.
— Я отнял у твоей матери то, что она любила, потому что она сделала то же самое со мной.
— Она никогда ничего у вас не отнимала!
— Она отняла то, что я ценил больше всего. Мое достоинство.
«Это правда», — поняла Элси. Она онемела от этого откровения. То, что он делал, было жестоко, это было неоспоримо, но теперь она понимала, почему он это делает.
— Так что не говори со мной непочтительно в присутствии садовников, да и кого бы то ни было еще, — продолжил он, — иначе я научу тебя, каково это — терять то, что ценишь больше всего.
С этими словами он отвернулся от нее и вернулся к садовникам.
*
Спейд стоял у своего станка, настраивая его для сложной полосатой ткани, когда появилась Кейт и сказала:
— Тебя ждет сюрприз дома.
Он выпрямился и, в спешке оставив Кейт позади, пересек двор, вошел в дом и взбежал по лестнице. Когда он вошел в комнату, его, как он и ожидал, ждала Арабелла, но не одна.
Она держала ребенка.
Он обнял их обоих, поцеловал Арабеллу в губы, а затем посмотрел на дитя. На крестинах в соборе ему не удалось его толком рассмотреть. У купели толпились важные персоны, и он не хотел привлекать к себе внимание, проталкиваясь вперед. Теперь он упивался зрелищем.
— Авессалом, — произнес он.
— Я зову его Эйб, — сказала Арабелла.
— Эйб, — повторил Спейд.
— Я никогда не буду называть его именем, которым его окрестил Стивен. Я не позволю ему жить под проклятием.
— Правильно, — сказал Спейд.
Глаза младенца были закрыты, и он выглядел умиротворенным.
— У него твои волосы, — сказала Арабелла. — Темные, вьющиеся, и их много.
— Я бы не возражал, если бы у него были твои. Какого цвета у него глаза?
— Голубые, но у большинства младенцев голубые глаза. У многих они потом меняются.
— Я никогда не считал младенцев красивыми, но Эйб прекрасен.
— Хочешь подержать его?
Спейд помедлил. У него не было в этом опыта.
— А можно?
— Конечно. Он твой.
— Хорошо.
— Положи одну руку ему под попу, а другую под голову, вот и все.
Спейд выполнил указания. Эйб был почти невесом. Спейд прижал ребенка к груди и вдохнул теплый, чистый аромат. Его охватили сильные чувства. Он испытывал глубокую гордость, любовь и желание защищать.
— У меня теперь есть ребенок, — изумился он. — Сын.
Через некоторое время он спросил Арабеллу:
— Как дела дома?
— Епископ отомстил. Он уничтожил мой розарий.
— Мне так жаль!
— Мне тоже. — Она пожала плечами. — Но у меня есть ты, и у меня есть Эйб. Я могу обойтись без роз.
И все же она выглядела грустной.
Спейд поцеловал Эйба в макушку.
— Очень странно, — сказал он.
— Что именно?
— Этот маленький мальчик причинил много хлопот своим появлением на свет, и, вероятно, будет еще больше. Но нам с тобой почти все равно. Мы оба в восторге от него и обожаем его. Мы с радостью посвятим наши жизни заботе о нем. Это хорошо, но это странно.
— Возможно, именно так действует Бог, — сказала Арабелла.
— Должно быть, — ответил Спейд.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ВЕРБОВЩИКИ
1804–1805
26
Осенью 1804 года Эймос отправился на барже из Кингсбриджа в Комб. Путь вниз по течению был неспешным, хотя на обратном пути гребцам пришлось бы идти против течения.
Когда он вошел в гавань Комба, его ждал неприятный сюрприз. На мысу появилось новое строение, приземистая круглая крепость, по форме напоминающая пивную кружку, у которой дно шире верха. Она выглядела зловеще и пугающе, почему-то напоминая ему тех боксеров, что на ярмарках вызывали на бой всех желающих.
С ним был Хэмиш Лоу. Теперь, когда в деле было задействовано меньше надомников и больше фабричных рабочих, Хэмишу приходилось меньше ездить, и он стал помощником Эймоса по сбыту. Кит Клитроу играл схожую роль на производстве.
Стоя на палубе рядом с Эймосом, Хэмиш спросил:
— Что это, черт возьми, такое?
Эймос, кажется, знал ответ.
— Должно быть, башня Мартелло, — сказал он. — Правительство собирается построить сотню таких вдоль всего побережья, чтобы защитить нас от французского вторжения.
— Я слышал о них, — сказал Хэмиш. — Просто не ожидал, что она будет такой чертовски уродливой.