Эймос вспомнил, что читал в «Морнинг Кроникл». У башни Мартелло были стены толщиной в восемь футов и плоская крыша с тяжелой пушкой, которую можно было поворачивать по кругу, чтобы иметь возможность стрелять в любом направлении. Каждую башню обслуживали офицер и двадцать солдат.
Уже несколько месяцев Эймос читал об угрозе французского вторжения. Он испытывал общее беспокойство, когда читал, что правитель Франции, Наполеон Бонапарт, собрал двухсоттысячную армию в Булони и других портах и готовит армаду для переброски ее через Ла-Манш. Но мрачный вид крепости, охраняющей гавань Комба, внезапно сделал все это более реальным.
У Бонапарта было достаточно денег, чтобы оплатить вторжение. Он продал Соединенным Штатам обширную убыточную территорию, которую французы называли Луизианой и которая простиралась от Мексиканского залива до самых Великих озер на канадской границе. Президент Томас Джефферсон удвоил территорию США за пятнадцать миллионов долларов. Бонапарт тратил вырученные деньги на завоевание Англии.
Как ни парадоксально, торговля с европейским континентом продолжалась благодаря Королевскому флоту, который патрулировал Ла-Манш. Франция была недоступна, и французы завоевали Нидерланды, но корабли из Комба все еще могли ходить в такие города, как Копенгаген, Осло и даже Санкт-Петербург.
Эймос привез в Комб партию сукна для дальнейшей отправки клиенту в Гамбург. Оплату он должен был получить переводным векселем. Его клиент заплатит стоимость сукна немецкому банкиру по имени Дан Леви, а Эймос получит свои деньги у двоюродного брата Дана, Джонни, который держал банк в Бристоле.
Тем временем в Кингсбридже у Эймоса теперь было две фабрики. Его дела с армией пошли в гору, и на его первоначальной фабрике стало тесно, поэтому он купил вторую, под названием «Вдовья фабрика», у Сисси Бэгшоу, которая отходила от дел. Полгода назад он сделал Кита Клитроу управляющим обеими фабриками. Кит был очень молод для этой должности, но он разбирался в машинах и хорошо ладил с рабочими. Он, без сомнения, был самым компетентным помощником, который когда-либо был у Эймоса.
На набережной Комба было оживленно. Носильщики и возчики сновали туда-сюда, корабли и баржи разгружались и снова загружались в бесконечном процессе, который делал Британию самой богатой страной в мире.
Гребцы увидели судно, которое требовалось Эймосу, «Голландскую девушку», и пришвартовались рядом. Эймос сошел на берег, а Хэмиш начал выгружать тюки с сукном. Появился Кев Оджер, капитан «Голландской девушки». Эймос знал его много лет и доверял ему, но тем не менее они вместе пересчитали тюки, и Оджер вскрыл три наугад, чтобы проверить, действительно ли там белая шерстяная саржа, как указано в накладной. Они подписали два экземпляра коносамента и взяли по одному себе.
— Вы остаетесь на ночь? — спросил Оджер.
— Слишком поздно сегодня возвращаться в Кингсбридж, — ответил Эймос.
— Тогда остерегайтесь вербовщиков сегодня вечером. Я прошлой ночью потерял двух хороших парней.
Эймос понял. Британия постоянно нуждалась в людях для флота. В ополчении, отрядах внутренней обороны, нехватки не было, поскольку оно имело право призывать мужчин, независимо от их желания. В регулярную армию призыва не было, но нищая Ирландия поставляла около трети новобранцев, а остальную часть обеспечивали уголовные суды, которые могли в качестве наказания приговорить преступника к военной службе. Так что самой большой проблемой был флот, который обеспечивал свободу морей для британской торговли.
Морякам платили мало, да и то часто с задержками, а жизнь в море была жестокой, с поркой в качестве повседневного наказания за мелкие проступки. Десятую часть флота теперь составляли каторжники из ирландских тюрем, но и этого было недостаточно. Вместо того чтобы реформировать флот и платить морякам должным образом, правительство, заботясь об интересах налогоплательщиков, просто насильно загоняло людей на флот. В Англии команды, называемые вербовщиками, похищали, или «рекрутировали», крепких мужчин в прибрежных городах, доставляли их на корабли и держали связанными, пока те не оказывались в милях от суши. Эту систему ненавидели, и она часто приводила к бунтам.
Эймос поблагодарил Оджера за предупреждение и отправился с Хэмишем в пансион миссис Эстли, где Эймос всегда останавливался, когда ему приходилось ночевать в Комбе. Это был обычный городской дом, но плотно заставленный кроватями. По одной-две кровати в маленьких комнатах и по несколько — в больших. Хозяйкой была улыбчивая ямайская женщина, чья полнота служила хорошей рекламой ее стряпне.
Они успели как раз к ужину. Миссис Эстли подала острую рыбную похлебку со свежим хлебом и элем за шиллинг. За общим столом Эймос сел рядом с молодым человеком, который его узнал.
— Вы меня не знаете, мистер Барроуфилд, но я из Кингсбриджа, — сказал он. — Меня зовут Джим Пиджен.
Эймос не припомнил, чтобы видел его раньше. Он вежливо спросил:
— Что привело вас в Комб?
— Я работаю на баржах. Неплохо знаю реку от Кингсбриджа до Комба.
Другой постоялец, мужчина с высохшей правой рукой, которого в насмешку звали Левша, между ложками яростно поносил французов.
— Безбожники, кровопийцы, невежды, — сказал он и шумно отхлебнул из ложки, — они перебили цвет французского дворянства и хотят перебить и наш.
Хэмиш клюнул на наживку.
— Четырнадцать месяцев мы жили в мире, — сказал он. Амьенский мирный договор был подписан в марте 1802 года, и состоятельные английские покупатели и туристы снова хлынули в свой любимый Париж, но в мае прошлого года Британия разорвала перемирие.
— Французы снова на нас напали, — сказал Левша.
— Забавно, что вы так говорите, — ответил Хэмиш. — Если верить газетам, это мы объявили войну французам, а не наоборот.
— Потому что они вторглись в Швейцарию, — парировал Левша.
— Несомненно, вторглись, но разве это повод посылать англичан на смерть? За Швейцарию? Я лишь задаю вопрос.
— Мне плевать, что вы там говорите, ненавижу этих гребаных французов.
Из кухни донесся голос:
— Я прошу не выражаться, господа, у меня приличное заведение.
Воинственный Левша покорился ее власти.
— Простите, миссис Эстли, — сказал он.
Вскоре ужин закончился. Когда мужчины стали выходить из-за стола, вошла миссис Эстли и сказала:
— Приятного вечера, господа, но хочу напомнить вам мое правило. В полночь дверь запирается, и деньги не возвращаются.
Эймос и Хэмиш прогулялись по городу. Эймос не беспокоился о вербовщиках. Они не трогали хорошо одетых джентльменов из среднего класса.
Комб был оживленным местом, как и все портовые города. На улицах за гроши выступали музыканты и акробаты, торговцы вразнос продавали баллады, сувениры и волшебные зелья, юноши и девушки предлагали свои тела, а карманники обчищали моряков, лишая их жалованья. Эймоса и Хэмиша не соблазнили многочисленные бордели и игорные дома, но все же они отведали эля в нескольких тавернах и поели устриц с уличного лотка.
Когда Эймос объявил, что пора возвращаться к миссис Эстли, Хэмиш взмолился еще об одной кружке, и Эймос уступил ему. Они зашли в таверну у набережной. Внутри сидело с дюжину мужчин, пивших пиво, и несколько молодых женщин. Эймос заметил там Джима Пиджена, который вел дружескую беседу с девушкой в красном платье.
— Славное местечко, — с одобрением сказал Хэмиш.
— Нет, — ответил Эймос. — Посмотри на того молодого парня Джима из Кингсбриджа. Он очень пьян.
— Счастливчик.
— Как думаешь, почему эта девушка с ним так мила?
— Полагаю, он ей нравится.
— Он некрасив и небогат — что она в нем нашла?
— Женский выбор непредсказуем.
Эймос покачал головой.
— Это вербовочный притон.
— Что это значит?
— Она подлила ему джин в пиво, а он и не заметил. Через минуту она отведет его в заднюю комнату, и он подумает, что ему повезло. Но это не так, потому что там будут ждать вербовщики. Они затащат его на корабль и запрут в карцере. В следующий раз, когда он увидит дневной свет, он уже будет матросом Королевского флота.