— Ты жалкая, — говорю своему отражению и отвечаю себе же кивком.
Мне и призраки не нужны, чтобы в психушку загреметь…
— Странное дело, Манюх, — протянул задумчиво, когда я вышла. — В грязи извалялась, спала четыре часа в кресле, а выглядишь — ну чисто майская роза.
— Да как же, — фыркнула, отлично помня свою всклокоченную чёлку и тёмные круги под глазами.
— Точно тебе говорю, — заявляет авторитетно, садясь в машину. — И тут возможны два варианта. Либо ты ведьма, либо на мне розовые очки, снимать которые я не намерен.
Сердце против воли делает стремительный скачок вниз живота и остаётся там, не планируя возвращаться.
— Первое, — отшучиваюсь, выезжая за ворота и с тоской поглядывая на дом через зеркало заднего вида.
— Ещё одна странность… — говорит задумчиво, — уезжать вообще не хочется. Как магнитом туда.
— Это-то как раз нормально, — отвечаю, тронувшись с места после того, как закрылись ворота, — для ненормального, — Миша слабо хмыкает, а я продолжаю: — Вот ответь мне на вопрос: с чего бы вдруг Юницкий решил, что призрак — именно Майер?
— Желаемое за действительное. Мозг сам подстроился под неоднозначное явление, чтобы сходить с ума было комфортнее.
— Вариант, конечно, но что, если призрак на Майера просто похож?
— Продолжай…
— Если взять за основу твою теорию про любовь… Что, если Губарёв, на самом деле, его потомок?
— Надо достать его паспорт и фото Майера. Первое — на мне, второе — на тебе. Учитывая репутацию Майера в народе и то, что с Губарёвой они в браке не состояли, скрыть, что ребёнок от него — нормальное желание, по тем временам. Выскочила замуж уже в положении и дело с концом. А мужик в доме закрылся от безнадёги.
— И замок, открывающийся без ключа только со стороны участка Губарёвой, вполне вписывается. Если ключ был только у неё… она могла к нему прийти, не привлекая внимания, себя же он такого соблазна лишил.
— Романтишно, — хмыкнул Миша.
— Скорее, печально… и жестоко, — вздохнула, искренне переживая выдуманной истории.
— Но всё же романтично. Это ж какая любовь, а, Манюх? Бросить всё, жить отшельником, только чтобы не пропустить момент, если любимая решит заглянуть… вообще да, согласен, довольно стрёмно. Я бы так не смог. Увёз бы тебя в какую-нибудь глушь, если уж и жить отшельниками, то, хотя бы, вместе.
— А если она уже была в браке на тот момент? — намерено пропустила его ремарку о счастливом совместном будущем.
Заливает он, конечно, складно… этот парень не перед чем не остановится ради достижения цели. А мне оно надо? С каждым днём, проведённым вместе, тяжелее будет моё положение, когда он свалит в закат.
— Тогда картина меняется, — комментирует Воронов мою теорию, — но, вариант схватить и утащить, на мой вкус, всё-таки предпочтительнее.
— А если она сама не поехала? — продолжаю упрямо накидывать версии, а он не менее настырно спорить:
— Тому должны быть причины.
— Не любила так же сильно, как он, — тут же начинаю перечислять. — Не любила вовсе. Не хотела такую жизнь, какую он ей предложил. Да что угодно…
— Тогда это уже не романтика ни разу, — буркнул недовольно. — Ладно, это всё, конечно, чертовски занимательно, но пока лишь наши фантазии. Жрать ещё так хочется, думать невозможно. А ни в одно приличное заведение нас в таком виде не пустят.
— В неприличное — пустят, — хмыкаю в ответ.
— Бар? — тихо смеётся Воронов.
— Бар, — пожимаю плечами и перестраиваюсь в левый ряд, прибавляя скорости: есть я захотела ещё вчера и с той поры ничего не изменилось.
— Василич! — громко вещает Воронов от дверей, едва мы проходим. — Два фирменных и побольше фри!
— А для дамы? — хмыкает бармен, продолжая методично протирать бокал.
— Манюх, ты глянь, какой остряк! — слабо пихает меня в бок Воронов. — Как будто это не он недавно переехал в хату на одну спальню больше, чем было, и на пять автобусных остановок ближе к работе, не потеряв при этом ни гроша!
— А его родная сестра не разменяла трёшку на окраине на однушку и двушку почти в самом центре, — покивала согласно.
— Понял, за счёт заведения, — засмеялся Василич и отставил бокал, заторопившись на кухню давать ценные указания.
Мы устроились за первым свободным столом у окна, я начала доставать бумаги из папки, которую прихватила с собой, а Воронов бахнул мобильный на стол, внимательно разглядывая моё лицо.
— Дождись бургера, — говорю невзначай, не поднимая глаз от листов, — прекрати пожирать взглядом меня.
— Это свидание, — заявляет неожиданно.
Тут же поднимаю голову, округлив глаза.
— С чего бы?
— А чё нет? — хмыкает самодовольно. — Сидим вдвоём в питейном заведении, заказ ждём, беседы беседуем. Свидание, Манюх.
— Свидание, мой дорогой, это когда ты пригласил, а я согласилась, — отвечаю наставительно. — А не когда мы заехали перекусить в единственное место, где можем шантажировать владельца.
— Всё-таки выкупил? — искренне обрадовался за Петра Васильевича Воронов. — Не знал.
— Два месяца назад, — улыбнулась в ответ, — я помогала с бумагами.
— Ты выбрал её?! — возмутился притворно и громко, развернувшись к бармену.
— Само собой! — фыркнул Василич и нахально ему отсалютовал.
— Ну да, логично… — пробормотал Воронов, вновь разворачиваясь ко мне. — Я бы тоже выбрал тебя из всех. Постой, так я уже. Свидание, да?
— Дом! — напомнила сурово.
Взяла несколько бумажек и потрясла ими возле его носа.
Воронов склонил голову вбок, хитро посматривая на меня и собираясь продолжить развивать тему, но на столе зазвонил его мобильный.
Я украдкой посмотрела на экран и успела увидеть «мама», прежде чем он прислонил его к уху, ответив на вызов.
— Привет. Всё в порядке? Я переложил выше. Да, там, в гостиной, в шкафу… ага. Скоро буду.
Закрываю лицо бумагами, скрывая лучезарную улыбку и игриво поглядывая поверх них.
— Мочи, — вздыхает Воронов, роняя голову к груди.
— Ты живёшь с мамочкой? — уточняю, давясь смехом.
— Мамочка живёт со мной, — кривляется в ответ.
— Погоди-погоди, — продолжаю паясничать, откладывая бумажки и силясь не улыбаться. — Спрошу по-другому. Ты, успешный риелтор тридцати семи лет отроду, которому найти достойную квартиру в городе всё равно, что чихнуть, живёшь с мамой?
— Я ж припомню тебе твой стёб, ты понимаешь? — спрашивает ненавязчиво.
— Ага, — широко улыбаюсь в ответ. — Маменьке нажалуешься?
— Завязывай… — говорит нараспев.
— Только не плачь, ладно? Моё сердце не выдержит!
— А ты, значит, крутая, да? Ну, скоро проверим…
— Что ты задумал? — тут же перестаю смеяться, глядя на его самодовольную ухмылку.
— Узнаешь, — кривляется ехидно. — Настало время раз и навсегда определить, у кого длиннее.
— Мне это заранее не нравится, — говорю строго.
— Первое свидание редко когда проходит удачно. И это ты запомнишь на всю жизнь, — подмигивает нахальным зелёным глазом и кивает на бумаги: — Погнали. Пробежимся по всем, пока заказ не принесли.
— Жили-были два соседних участка, — начинаю вяло, продолжая думать лишь о том, какая пакостью у него на уме. — На одном, том, что принадлежал Губарёвой, наверняка стоял простенький деревенский дом, на втором — пустырь, на котором Майер построил свой. После смерти Майера участок вместе с домом перешли по завещанию во владения Губарёвой.
— Обратила внимание, что разницы по забору не видно? То есть, его уже ставила Губарёва, на два участка. И снесла дом, в котором жила, ни кирпичика не осталось.
— Это важно? — спрашиваю с сомнением.
— Да чёрт знает. Наверное, нет. Просто любопытно.
— Снести мог и внук её, до продажи.
— Нафига напрягаться? Продал бы как есть, всё равно дом под ремонт был.
— Снести могли и Васнецовы.
— Сомневаюсь, я когда сделку оформлял, там трава по пояс была, не успело бы так зарасти. И мы к ним ещё придём. Загружу Степана, пусть найдёт старых владельцев соседских домов. Может, они и о Губарёвой чего помнят. Погнали дальше.