— Грустная чего? — спрашивает тихо. — Если он…
— Ты злишься — я грушу, — перебиваю капризно.
— Конечно, злюсь… — отвечает со вздохом, обхватывая меня обеими руками. — Ты творишь какую-то невнятную херню… И поцелуй был на слабую троечку. Пересдавай, ты шла на красный диплом, нечего статистику портить.
— Ты рождаешь во мне мысли о Елисееве, — морщусь, но его корёжит сильнее.
— Садись на переднее сиденье, Новикова! Кол за поведение!
— Родителей ещё вызови… — фыркаю пренебрежительно, но лезу, по пути подобрав флешку и засунув её в вырез.
Воронов дожидается, когда мой зад скроется из его вида, выходит и пересаживается на водительское место как взрослый адекватный человек.
— Он звонил, я не ответил, — оповещает, хмуро кивая на телефон в подстаканнике. — И не только он. Мне надо отъехать, отвезу тебя домой.
— Хорошо, — выдавливаю из себя улыбку и тянусь к нему, переваливаясь через подлокотник.
Целую его, но он не отвечает, зависнув, словно каменная статуя.
Проглатываю обиду и целую вновь, нежнее, горячее, с тем же результатом.
Кладу ладони на его щёки и начинаю зацеловывать его лицо, чувствуя, как он начинает улыбаться и оттаивать.
— Да всё, всё, — фыркает, зажмуриваясь на один глаз, который «попал под огонь».
А я вновь возвращаюсь к губам, на этот раз получая полную отдачу.
— Ехать надо, Манюх… — вздыхает, с трудом отрываясь от меня. — Набери Елисееву, у меня мобила сдохла. И поставь мою на зарядку, она в бардачке.
Язык чешется ответить колкостью, но я сдерживаюсь, выполняя все указания. Подтрунивать хочу, а не до исступления доводить…
— Григорий Васильевич, Вы на громкой, — говорю, когда Елисеев отвечает.
— Отлично! — восклицает довольно. — Телефончик достал, но вам я его не скажу.
— В смысле?! — вспыхивает Миша.
— В прямом, — отвечает Елисеев невозмутимо. — Завтра в десять у меня встреча с владелицей, выкуплю её халупу и после этого можете делать что хотите.
— Ну ты и… — начинает Воронов возмущённо.
— Бизнесмен, — хмыкает Елисеев. — Деревенька — шик. Участки разойдутся как горячие пирожки. Лес, речка, до города недалеко. Банный комплекс на самом берегу поставлю, все дома в русском стиле, однотипные, но добротные, чтоб глаз радовался, а душа пела. Аж привстал от одной мысли.
— Вот последнее вообще лишнее, — говорю с неприкрытым отвращением.
— А, Мария, ты ещё там, — хмыкает в трубку. — В общем, не суть.
— Кому они там упали? — морщится Миша.
— Глупый ты мальчишка, — вздыхает Елисеев. — Следить надо за тенденциями, хотя бы ради спортивного. Сочино ваше никому уже не интересно, оно у всех на виду и на устах. Умные состоятельные граждане предпочитают нынче отдыхать вдали от людских глаз, взять, хотя бы, нашего мэра. А если в окружении будут не менее умные, да место, где можно в спокойной расслабленной обстановке обсудить дела насущные, обзавестись новыми контактами… короче, думайте сами, у меня полно работы. Жаль только, что знакомый архитектор из психушки не вылезает… а, ладно. Отбой.
— Что ж, не самый плохой вариант, — говорю задумчиво, — не придётся её выманивать под вымышленным предлогом.
— Слишком много Елисеева в моей жизни, — бормочет Миша ворчливо и передёргивает плечами, сворачивая к моему дому. — Я наберу как освобожусь, идёт?
— Идёт, — улыбаюсь, хватаю сумку с заднего сиденья, быстро целую его на прощание и выхожу.
***Захожу в подъезд и медленно поднимаюсь, гадая в очередной раз, куда он так срывается. Намёки эти ещё на его возраст, может, он по врачам мотается? Больным, правда, не выглядит… иногда, да и то только на голову, в остальном — пышет здоровьем и здоровым сарказмом. Но и по мне тоже не скажешь, что не всё ладно… Блин, ладно. Не о том сейчас надо думать.
Сажусь за стол с ноутбуком, вставляю флешку и с замиранием сердца открываю единственную папку.
— Видео, уже хорошо, — хмыкаю тихо.
Запускаю, вижу лишь темноту, но вполне отчётливо слышу звон бьющегося стекла. Картинка начинает меняться, мелькает Воронов, затем я, несколько минут я смотрю то, что и без того отлично помню, затем оператор выбегает на улицу и бежит в сторону забора, опустив камеру. Мир переворачивается, я склоняю голову вбок и вижу тёмную фигуру, несущуюся так же к забору. Мужчина мельком оборачивается, а я нажимаю стоп.
— Попался! — восклицаю победно.
Переворачиваю кадр, приближаю смазанное изображение и долго всматриваюсь, как будто пытаюсь по одному лишь снимку идентифицировать личность.
— Какая тупость… — бормочу со вздохом, достаю флешку и прячу обратно в декольте.
Итак, что я имею? Нечёткий снимок предполагаемого убийцы и смутное представление о том, с какой стати он там вообще оказался.
Ждать, когда Воронов освободится (и освободится ли), выдержки не было никакой, так что я набрала Матвея и довольно долго слушала гудки, прежде чем услышала его усталый голос:
— Да, Маш… слушаю тебя.
— Как на счёт перерыва где-то через полчаса? — спросила заискивающе.
— Я только за, но вот вообще никак не получается…
— Я не буду расспрашивать о деле, обещаю.
— Интригует и манит, но…
— Ты останешься доволен, честное пионерское!
— Ты, пионерка, — смеётся тихо и вздыхает: — Ладно. Но ненадолго, окей?
— Да я по-быстрому! — отвечаю с запалом. — И Серёжу захвати.
— Ну ты вразнос пошла! — фыркает тихо. — Уже и двоих мало?
— Чем Воронов занят я без понятия, — отвечаю скупо. — Подъеду — наберу.
Только припарковалась у сквера за управлением, как увидела обоих, сидящих на лавке в расслабленных позах. Хотя, вскоре поняла, как обманчиво было впечатление: они выглядели скорее изнеможёнными, с чёрными кругами под глазами и безжизненным взглядами.
— Привет, — вяло улыбнулся Серёжа, а я плюхнулась между ними, слегка растолкав их бёдрами.
— И настроение моё улучшилось, — хмыкнул Матвей, положив руку на лавку за моей спиной. — Чем порадуешь в общественном месте?
— Теорией, если позволите, — ответила скромно, пристроив ладони на коленях. — Ещё я без белья.
— Правда? — воодушевился Матвей, заулыбавшись, а Серёга отлип от лавки и выпрямил спину.
— Нет, но теперь вы, хотя бы, меня слушаете, — хохотнула и откинулась назад, подставив лицо солнцу.
— Женщины — самые коварные существа на планете, — покачал Матвей головой, но улыбку спрятать не смог. — Давай свою теорию.
— Хуже точно не будет, — хмыкнул Сергей.
— Бывшая соседка Губарёвой, дамочка сорок с небольшим, но уставшая от жизни и нищеты похлеще вашего, — сказала просто, а Матвей хмыкнул:
— Я не нищий, но устал капец. Продолжай. Что с ней не так?
— Она продала родовое гнездо аккурат перед тем, как построили новый мост прямо к деревне. Представляете, как обидно?
— Допустим, — кивнул Серёжа. — Что с того?
— Ну, представьте. Живёт она в стареньком домике, хоть и на земле, но работала-то в городе, добираться неудобно. Решается продать, квартиру наверняка снимает, по тем временам цены были такие, что купить бы не смогла на вырученные средства, хватило только на халупу в деревне, ради прописки и чтобы мать было где пристроить. В общем, продать продала, но, раз в неделю, примерно, продолжает приезжает в Сочино, потому как помогала Губарёвой по хозяйству и приносила продукты. Тут небольшое лирическое отступление. Когда я с ней общалась…
— Ты с ней общалась?! — возмутился Матвей. — А я что просил, а?!
— Маш… — пожурил Серёжа и покачал головой.
— Так, спокойствие, — сказала важно и похлопала обоих по ляжкам. — Дело было ещё до того, как я упала на труп. И я тогда даже не знала, что она бывшая соседка.
— Поспешили, но руку можешь не убирать, — кивнул Матвей.
— Тогда вы опять перестанете слушать, — ухмыльнулась и убрала, переложив себе на колени: — Продолжаем. Когда я с ней разговаривала, она довольно ненавязчиво забросила в мою голову мысль, что ноги её в этом жутком доме никогда не было. Зачем, если помогала старушке?