В течение следующей недели я посещала магазины с начальником Накагавой. Все отчетливее я понимала, как нелегко выжить маленькому книжному. Их владельцы стараются изо всех сил, но продавать больше никак не выходит. При этом остальные магазины были крупнее, чем «Кобаяси», и располагались в более удачных местах. Стало ясно, почему он в таком затруднительном положении.
Тогда мне захотелось узнать, откуда у Юмико столько жизнелюбия и стойкости и почему вообще она решила взять на себя управление книжным магазином. У меня накопилось много вопросов. И неделю спустя я наконец смогла посетить «Кобаяси».
Эпизод второй. Почему вы стали держать книжный магазин?
Я не планировала управлять книжным магазином. И даже не собиралась продолжать семейное дело. Почему же все вышло ровно наоборот? Что ж, приготовься слушать еще одну долгую историю.
Я родилась в 1948 году, когда повсюду еще были слышны отголоски войны. В детстве, гуляя по торговому району, я видела много увечных — бывших солдат, из-за ранений потерявших ногу или руку.
В любом случае тогда все трудились не щадя себя. Магазины здесь открывались около шести часов утра и работали до полуночи. Но и покупатели приходили с утра до вечера.
Взрослые работали молча. Никто не произносил этого вслух, но все думали одно и то же: нужно не допустить новой войны и как можно быстрее наладить мирную жизнь. Поэтому все безмолвно трудились.
Наш магазин не стал исключением: он открывался в шесть утра и закрывался в двенадцать ночи. А сейчас из книжных магазинов до полуночи работает только «Цутая», верно?
Думаю, начиная новое дело, мои родители очень нервничали. Отец был пятым из одиннадцати детей в семье и третьим сыном. Едва окончив начальную школу, он покинул родительский дом и стал подрабатывать в хозяйственном магазине в Амагасаки, потом получил повестку и солдатом отправился на фронт.
После войны он по рекомендации родственников женился на моей матери. Судя по всему, они впервые встретились в день свадьбы. Понимаешь, какие были времена? А у родителей — ни дома, ни работы. Задумавшись о будущем, они решили, что детям полезно видеть книги и читающих людей.
Один дальний родственник владел книжным магазином, и родители, пользуясь его советами, открыли собственный. Однако книги тогда приобрести было трудно. Их не доставляли со склада агентства, как сейчас. Отец ездил на поезде в Осаку, покупал книги и привозил сюда, сложив в фуросики[12] на плече. Естественно, весила такая ноша немало, и полный фуросики в одиночку было не поднять. Поэтому в детстве я часто слышала от отца, что просить помощи — не стыдно.
Сколько я себя помню, магазин уже работал, когда я просыпалась, и все еще работал, когда я ложилась спать. Не закрывался он ни по воскресеньям, ни в праздники, ни тем более во время моих школьных каникул. Я надеялась, что хотя бы в Новый год родители возьмут выходной, однако и 1 января книжный открывал свои двери. Дети, получившие отосидаму[13], рано утром спешили в магазин. Вот ради этих детей наша семья и отказывалась от празднования Нового года.
Даже когда в школе проводились спортивные мероприятия, мама просто приносила мне бэнто на обед, и мы ели вместе, а потом шли домой, так и не посмотрев соревнования. Я радовалась, когда кто-то из родителей заглядывал ко мне на минутку, пока я делала уроки. Сейчас я понимаю, скольких усилий стоили эти мгновения отцу с матерью. Но в детстве, конечно, мне это было невдомек.
В общем, магазин я тогда практически ненавидела. Конечно, я знала, что родители много работают, но в душе так или иначе их винила. Моей заветной мечтой было поехать в путешествие всей семьей. Думаю, родители тоже осознавали, что уделяют нам мало внимания.
Однажды на летних каникулах меня и младшую сестру отправили к дедушке с бабушкой, чтобы мы познакомились с деревенским укладом жизни. Уезжали мы с тяжелым сердцем. Городок Миядзу находится на берегу Японского моря в префектуре Киото, рядом с песчаной косой Аманохасидатэ. В последний учебный день мама отвезла нас на вокзал в Осаке и посадила в поезд, проследив, чтобы мы не забыли домашнее задание на каникулы. Тогда между городами ходили еще не электрички, а настоящие поезда.
Уж и не вспомню, сколько часов заняла дорога, но все это время мы с сестрой сидели почти неподвижно. Я очень волновалась, но при младшей сестре старалась своих чувств не показывать. Помню, я ощутила большое облегчение, увидев на вокзале деда, который пришел нас встретить. Однако потом нас ждали испытания.
Предстояло около месяца провести в деревне. Как и следовало ожидать, мы, выросшие в большом городе, к другому образу жизни оказались совершенно не готовы. Сложнее всего было с едой. Если я еще могла жевать овощи через силу, то сестра предпочитала остаться голодной.
— Мало ли чего вы не любите. Ешьте, что дают! — сказала тогда бабушка.
Я очень разозлилась и потребовала готовить нам хоть что-нибудь другое. Сейчас я благодарна старикам за их заботу, но в то время тосковала по дому. Впрочем, 15 августа приехала мама. Она забрала нас домой на один день, чтобы навестить могилы родственников в праздник Обон. Я была невероятно счастлива вернуться в Амагасаки.
Следует упомянуть, что в начальной школе, классе в третьем-четвертом, надо мной издевались одноклассники. Причиной стал шрам на правой щеке. Когда мне было три года, я упала с крыльца дома в Миядзу, и мне наложили девять швов. Случись это в наши дни, возможно, шрама бы не осталось, а тогда лечили как умели.
Дети зло подшучивали надо мной из-за этого недостатка. Я, конечно, расстраивалась, но родителям, и так занятым работой, ничего сказать не могла. Просто заставляла себя идти в школу, не желая добавлять отцу с матерью новых тревог. Вернувшись с уроков, я не бежала играть на улицу, а сидела дома и плакала. А еще мне приходили в голову всякие глупости — например, избавиться от шрама с помощью бритвы…
В четвертом классе моим классным руководителем стал учитель, приехавший из префектуры Исикава. Он заметил, что я люблю писать тексты, и начал каждый день задавать нам сочинения. И это отвлекло меня от мрачных мыслей. Я могла часами напролет сидеть и писать предложение за предложением. Учитель распечатывал наши сочинения и собирал в подшивки. Лучшие из них он зачитывал вслух, и хотя бы одно из трех моих сочинений попадало в этот список, что меня очень воодушевляло.
Затем, незаметно для себя самой, я пришла к выводу, что издевательства — не такая уж большая проблема. Я ничего не могу поделать со шрамом, а вот высмеивать чьи-то физические особенности — действительно мерзко. Поняв, что ущербная вовсе не я, а дети, которые надо мной издевались, я перестала придавать значение их выходкам и вскоре успокоилась.
Сейчас я думаю, что моя мама, вероятно, знала. Как бы я ни старалась все скрыть, она, должно быть, чувствовала ту же боль, что и я. Теперь я понимаю. Теперь, когда сама стала матерью… Я уверена, что мама поговорила с учителем. Благодаря ей я открыла для себя радость творчества. А чтобы лучше писать, я начала читать много книг. Возможно, тогда я впервые осознала преимущества жизни рядом с книжным магазином.
Ко времени поступления в среднюю школу я уже и забыла о шраме на щеке. Но я все еще не думала о владении книжным магазином. На самом деле я хотела стать учителем японского языка. Для этого нужно было поступить в университет, только вот отец сопротивлялся. Он мечтал о том, чтобы род Кобаяси продолжился. То есть мне пришлось бы просить будущего мужа взять нашу фамилию. Сейчас это кажется абсурдным, но тогда считалось, что ни один мужчина не согласится войти в семью женщины, окончившей университет. Мой отец придерживался таких взглядов.