Я молчала, желая узнать всё о клятвах, о которых он говорил, но часть меня хотела бежать.
— Мне нужно знать, что ты понимаешь, — потребовал он.
— Да, — едва выдавила я.
— Хорошо. Как только ты решишь войти в Преисподнюю, ты посвятишь свою жизнь ей. Каждое порученное задание ведет тебя к истине. Каждый сделанный тобою шаг приближает тебя к твоей судьбе.
— Какова моя судьба? — выпалила я.
Выражение лица Джона стало ещё мрачнее, и он криво улыбнулся. Он провел костяшками пальцев по моей щеке и поднес кулак к моему лицу. Затем он повернул его, показав метку.
Мягкое свечение в переулке заставило меня присмотреться. Сначала я подумала, что это выцветшая татуировка, но потом поняла, что это клеймо, что ужаснуло меня, но вместе с тем разожгло во мне любопытство.
Что-то в черепе, украшенном цветами, поразило меня, прекрасная женственность, смешанная с кровожадной мужественностью, с намеком на любовь. При взгляде на него у меня зашевелилось что-то глубоко внутри, что-то, что я не могла объяснить. Я не могла отвести взгляд. Она вводила меня в транс, заставляя задаваться вопросом, что она означает и как он ее заполучил.
Голос Джона стал тише, когда он сказал:
— Оу, значит понимаешь. — Затем он убрал руку.
Я медленно встретила его взгляд, тяжело сглотнув.
Он продолжил:
— Есть только один способ попасть внутрь. Ты отдаешь свою жизнь Преисподнии, и пути назад нет. Ты готова, Зара?
Во мне бурлил адреналин и предвкушение, а громкий внутренний голос кричал мне совсем иное.
Джон снова поднял кулак, соблазняя меня черепом до такой степени, что я почти согласилась.
Но затем он отстранился и заявил:
— Ты не готова. Я вернусь, и тогда ты будешь готова поклясться в верности и вступить навстречу своей судьбе.
— Я... я не понимаю ничего, — призналась я.
— Но ты этого хочешь, — настаивал он.
Я открыла рот, всё моё нутро дрожало, но ничего не вышло.
Выражение его лица стало нейтральным. Он похлопал меня по плечу и исчез, оставив меня в переулке.
Это было три месяца назад. Я не видела его до сегодняшнего вечера, и он удивил меня, появившись как гром среди ясного неба.
— Еще бокал? — спрашивает Молли, вырывая меня из раздумий.
Я отвожу взгляд от входной двери, окидываю взглядом паб, свою семью и друзей, и понимаю, что мне нужно уйти. Кто знает, что произошло между Джоном и Шоном? Зная Шона, он потребует, чтобы я объяснила, кто такой Джон, а я не готова отвечать на его вопросы.
— Нет, спасибо, Молли, — говорю я и проталкиваюсь сквозь толпу к отцу.
Он останавливается на полуслове, когда я приближаюсь, затем он ухмыляется и притягивает меня к себе. Морщинки в уголках его глаз становятся глубже, а его итальянский акцент сильнее, чем обычно, что бывает, когда он выпивает. Он хвастается:
— Вот и моя прекрасная figlia (прим. пер. с итал. «дочь»). Давно пора было наведаться к нам с мамой.
Мама смеется.
— Лука, ну нельзя же ожидать, что она проведёт весь вечер в компании стариков.
Он притягивает нас к себе и говорит:
— Ах, ты права насчёт меня, но не насчет себя, моя stellina. (прим. пер. с итал. «звездочка»)
Мама сияет еще ярче.
Папа снова переключает внимание на меня.
— Тебе весело?
— Да, но мне завтра рано вставать. Я пришла попрощаться, — лгу я.
Выражение его лица меняется.
— Завтра суббота.
Я киваю. Краем глаза я замечаю густые светло-русые волосы и высокую фигуру Шона, шагающего через парадную дверь. Он оглядывается и выглядит недовольным. У меня всё переворачивается внутри, но я продолжаю углубляться в ложь:
— Да, в это время года у нас очень много работы. Если задержусь дольше, завтра буду мучиться.
Папа смотрит на часы.
— Сейчас же только девять часов вечера.
— Лука, она ведет себя ответственно. Никто не хочет, чтобы их адвокат работал над их делом с похмелья, — вмешивается мама.
Гордость наполняет лицо моего отца. Он целует меня в макушку.
— Ладно, умница. Будь ответственной. Но напиши мне, когда будешь находиться в своей квартире в полной сохранности.
Я раздраженно вздыхаю.
— Мой водитель и так это делает.
Он ухмыляется еще шире.
— Подай на меня в суд за то, что я хотел, чтобы моя figlia (прим. пер. с итал. «дочь») писала мне. Особенно когда она настояла на переезде в Чикаго, подальше от мамы и меня.
— Папа, — стону я.
Он усмехается и поворачивается к маме.
— Я вернусь. — Он снова фокусируется на мне. — Позволь мне проводить тебя до машины.
Я открываю рот, чтобы возразить, но тут же закрываю его. Шон проталкивается сквозь толпу, от него исходит решимость. Я быстро взвешиваю свои варианты и решаю, что безопаснее пойти с отцом. Я на девяносто девять процентов уверен, что Шон не будет допрашивать меня перед ним.
Папа ведет меня к двери, и на полпути мы сталкиваемся с Шоном.
— Зара. Я как раз искал тебя, — заявляет Шон, подходя ближе, его светло-русые волосы завиваются около бровей, а его высокая фигура нависает надо мной.
— Моя прекрасная figlia настаивает на том, чтобы уйти. Она утверждает, что завтра ей нужны ее мозги в первоклассной форме, — поддразнивает папа.
Шон пристально смотрит на меня своими зелеными глазами, затем кивает папе.
— Я как раз собирался уходить. У меня есть несколько юридических вопросов к Заре. Почему бы мне не подвезти её по дороге к себе, мой водитель как раз свободен? — Он улыбается, и на его щеках появляется ямочка.
Вот дерьмо!
Отец напрягается, его глаза сужаются. Голос становится низким и холодным:
— Ты уверен, что это подходящий вариант для Зары?
Выражение лица Шона становится таким же серьезным, как у моего отца. Он заявляет:
— Конечно. Все законно. Мне просто нужен совет. К тому же, ты же знаешь, я никогда не перейду черту.
Меня охватывает раздражение. Я выпалила:
— Потому что я женщина, да?
Папа и Шон бросают на меня тот же раздраженный взгляд, который они всегда делают, когда я спрашиваю, почему я не могу чего-то знать или быть главным адвокатом семей.
Папа снова целует меня в голову, утверждая:
— Я твой отец. Безопасность тебя и твоей матери мой приоритет. — Он поворачивается к Шону. — Ты проводишь ее до квартиры и убедишься, что она в безопасности внутри, верно?
— Конечно, — отвечает он.
Я стону.
— Я могу дойти до своей квартиры сама.
— Но тогда я бы волновался. А ты ведь этого не хочешь, верно? — говорит папа, сверкая своей пьяной улыбкой.
Я вздыхаю, саркастически соглашаясь:
— Нет! Мне бы этого никогда не хотелось.
— Увидимся позже, Лука. Пойдем, Зара, — говорит Шон, обхватывая меня за талию и направляя к выходу из паба. Часть меня хочет вырваться и убежать, зная, что как только мы останемся наедине, он начнёт допрашивать меня. Но я не могу. Я просто прижимаюсь к нему, вдыхая аромат его парфюма: тёплые нотки ириски и бурбонской ванили, и стараюсь игнорировать неодобрительный взгляд Фионы из другого конца бара.
За эти годы она не раз высказывала свое мнение, намекая на то, что мы с Шоном флиртуем друг с другом. Мы всегда отрицаем это, но она не дура.
Между нами что-то есть, но мы никогда не решались переходить черту. Мы друзья, и так оно и останется. Было бы глупо рисковать нашей дружбой, особенно когда ни один из нас, похоже, не может оставаться с кем-то долго.
Однажды пьяной ночью мы даже признались, что нам слишком быстро становится скучно с людьми, с которыми мы встречаемся. Поэтому мы поклялись мизинцами никогда не переходить черту, и как только мы протрезвели, мы больше никогда не обсуждали наше обещание.
Мы выходим наружу, и его внедорожник подъезжает к обочине. Он не дожидается водителя, сам открывает заднюю дверь и жестом приглашает меня сесть.
— У меня есть водитель, — возражаю я, пытаясь уйти от разговора, который, как я знаю, уже на подходе.