— Куда это? — обернулась к ней мать. В ее взгляде мелькнуло удивление, рука повисла, и с пальцев на пол закапала мыльная вода.
— В парикмахерскую, — кокетливо тряхнув головой, ответила Сона. — А что, нельзя?
«Смеется надо мной», — подумала мать, но вслух сказала:
— Почему же нельзя, разве я тебе когда-нибудь запрещала?..
Сона почувствовала, как ощущение весны и радости начинает покидать ее.
Еще одно мгновение, и она бы просто вернулась в комнату, надела бы старенький халат и жизнь опять пошла бы давно заведенным порядком. А ей хотелось убежать из дому, убежать от самой себя.
— Когда вернешься? — крикнула ей вслед мать и услышала стук захлопнувшейся двери.
Ей пришлось высидеть большую очередь в парикмахерской. Раньше, когда у нее был свой мастер, она просто звонила ему и договаривалась заранее, а потом, придя точно в назначенное время, важно проходила мимо очереди, усаживалась в кресло и вскоре выходила из парикмахерской с самой модной прической.
Сейчас, дожидаясь своей очереди, она вспоминала эти деньки и печально провожала взглядом женщин, которые гордо и уверенно, не спрашивая, кто последний, проходили прямо в салон. Несколько раз она даже собиралась встать и уйти, но так и осталась сидеть. Кто знает, о чем она думала в это время, может быть, о том, что сейчас, весной, после долгого затворничества, в ней снова пробуждается женщина.
Когда Сона наконец вышла из парикмахерской, уже темнело, на улице зажглись фонари. Еще сидя в удобном кресле, она придирчиво оглядела себя в зеркале и осталась довольна собой: в глазах вновь зажегся огонек, после смерти мужа, казалось, погасший навсегда. И вот теперь, медленно идя по улице, она удивлялась тому, как все вокруг привычно и обыденно. Троллейбус, как всегда, остановился, не доехав до остановки — сорвалась штанга, — и люди бежали, чтобы успеть втиснуться в него; на крыше здания напротив мелькнула безвкусная старомодная реклама, от которой, впрочем, осталась лишь половина; по улице сновали автомобили, стоял бензиновый чад, а прогуливающиеся по тротуарам девушки были не так уж и красивы. И вряд ли кому-нибудь из тех, кто шел сейчас рядом с Сона, обгонял ее, спеша и толкаясь, пришло бы в голову, что рядом идет женщина, которая не в силах была усидеть в четырех стенах и которой кажется сейчас, что все вокруг смотрят на нее, и потому походка ее независима и горда, грудь слегка выставлена вперед, взгляд неподвижен.
Сона перешла улицу. У магазина минеральных вод какой-то мальчишка, совсем еще сопляк, что-то бросил ей вслед, но она не обратила на него внимания, даже слов не расслышала, и очнулась от забытья, лишь когда перед ней выросла как из-под земли цыганка, прижимающая к себе грудного малыша.
— Дай бог твоим детишкам счастья и здоровья, красавица, подай, золотая, денежку.
Сона остановилась как вкопанная. Сердце ее на миг замерло, а потом гулко застучало, как будто рвалось из груди.
— Подай, красивая, ради твоих детей, — цыганка настойчиво протягивала руку. Ребенок у нее на руках беспокойно заворочался и запищал.
Нет, теперь уже не было для Сона бесконечного неба, в котором стрелой пролетали быстрые ласточки, она уже не ощущала аромата весны. Не чувствовала тех неясных желаний, которые заставили ее выбежать из дома. Как же могло это случиться? Как могла она забыть о своих обязанностях, забыть о детях?! К чему может привести этот неожиданный порыв, это бессмысленное стремление убежать от самой себя?..
— Сейчас, подожди, — сказала Сона. Она быстро нашла в сумочке мелочь, протянула монету цыганке и, оглядевшись вокруг, поняла, что зашла довольно далеко, сама того не замечая. Сона повернулась и побежала. Совсем недавно такая гордая, привлекательная и независимая, она смешалась с уличным потоком, сразу растворившись в нем.
— Что с тобой? — окаменела мать, увидев на пороге тяжело дышавшую Сона.
— Где дети?
— Спят уже.
Сона бросилась в комнату, опустилась на колени у детской кроватки, стала исступленно целовать малышей.
— Что случилось? — спрашивала мать, совершенно опешив. — Что с тобой?
— Оставь меня в покое! — рыдания душили Сона. Резким движением она растрепала аккуратную прическу. — Оставь меня!
После работы Рубен зашел в магазин, взял колбасы, яиц, сыра и отправился домой.
Для человека, живущего бобылем, у него была довольно удобная квартира: большая комната, просторная кухня. В комнате стояли книжный шкаф, гардероб, стол, стулья, широкая кровать и телевизор. Словом, ничего лишнего и необычного, а тем более — странного. Странно выглядели, пожалуй, только светильники в четырех углах потолка и вделанный в стену деревянный бочонок. Кухня была поделена шторами на две части. За шторами, в уютном уголке стоял большой самодельный стол с многочисленными выдвижными ящиками и ящичками. На столе был установлен маленький токарный станок. Прямо над станком на стене аккуратно висели многочисленные разнообразные инструменты. Чуть правее красовалась начерченная от руки и испещренная пометками сложная схема. Она была старательно обведена разноцветными чернилами. По всему было видно, что этот уголок за шторами — самое любимое место хозяина квартиры.
Рубен приготовил яичницу, с аппетитом съел ее, положил колбасу и сыр в холодильник, а в освободившуюся бумагу завернул яичную скорлупу. Подойдя к стене, он нажал кнопку. В стене отворилась незаметная с первого взгляда дверца, откуда выдвинулась резиновая лента, напоминающая транспортер. Лента плавно двигалась к мусоропроводу. Рубен положил сверток на ленту, и мусор уплыл в дверцу, которая медленно закрылась. Он взял сигарету и только собрался закурить, как позвонили в дверь.
— Ну конечно! Ты должен был прийти именно сейчас, — усмехнулся Рубен. — Небось вечером жена тебя из дому не выпустит.
Он отворил. За дверью стояли высокий, худощавый, довольно симпатичный парень лет тридцати и девушка двадцати — двадцати двух лет.
— А вот и наш Безопасный Рубен! — заявил с порога парень, расплывшись в улыбке.
— Вардан… — начал было Рубен укоризненно, но Вардан, не дав ему досказать и слегка подталкивая свою спутницу, уже протиснулся в дверь и громко объявил:
— Видишь, какого гостя я к тебе привел!
— Здравствуйте, — робко сказала девушка. Она, видимо, стеснялась.
— Здравствуйте, — ответил Рубен, разглядывая ее. Девушка ему понравилась: по плечам сбегали густые волосы цвета спелой пшеницы, в