Сверху снова донеслись шаги Шамрик. Теперь она стояла у платяного шкафа, и Мелкон даже услышал, как со скрипом открылась дверца.
Шамрик перебрала выглаженное, старательно сложенное белье, нашла, что ей было нужно, сменила простыни себе и Мелкону. Потом взбила подушки, сменила на них наволочки. Нагнулась, долго рылась и наконец вызволила из глубин шкафа шелковую ночную рубашку — подарок в день свадьбы, которую ни разу еще не надевала: берегла дочке в приданое. Она погасила свет и, стыдясь собственной наготы, скользнула в шелковую, приятно холодившую тело рубашку. В темноте Шамрик распустила свои густые волосы, расчесала их и рассыпала по плечам, нашла флакон дешевеньких духов, надушилась.
Мелкон проверил задвижки на окнах, в последний раз огляделся и, гася лампу, поднялся наверх.
— Ты что это свет погасила?..
— Легла уже, — прошептала Шамрик.
— А двери зачем заперла? — потянув за ручку, попенял Мелкон.
Шамрик услышала, как в коридоре загромыхал настенный умывальник, услышала удаляющиеся шаги мужа.
— Разве он когда так досадовал? — вздохнув, сказала Шамрик самой себе.
Бродившая в коридоре собака с грохотом опрокинула мусорное ведро Аник и, поскуливая, убежала. Аник вышла, громко чертыхаясь, подмела разбросанный мусор и ушла.
Мелкон вошел в дом, запер за собой дверь, медленно подошел к тахте, сел.
— Не ложишься?..
— Слушай-ка, что скажу, — зажигая папиросу, сказал Мелкон, — есть у нас немного денег. Так я сотню с собой заберу…
— Бери все…
— На что мне? Да и Хосров принесет. Сотню я заберу, а на остальное купи хорошего барана, отдай Хачатуру зарезать и приготовь кавурму.
Огонек папиросы долго теплился около губ Мелкона, затем, угасая, сполз вниз.
— Мелкон…
— Да?..
— Чего не ложишься?..
— Дров, говорю, нету, как вы тут зимой будете?..
— Может, до зимы вернешься?..
— Вернусь. Если ничего не достанете, в подвале доски возьмете. Доски крепкие и гореть будут хорошо.
— Те доски я не трону.
— Не дури. Детей застудишь.
— Дай бог, чтоб до зимы вернулся.
— Дай бог, — проворчал Мелкон. — Кто его знает, может, проведают, что бондарь хороший, и на фронт не пошлют.
— Хоть бы, хоть бы… очень уж я этого фронта боюсь.
— Бойся, не бойся — все одно, — Мелкон вытянулся на тахте. — Прикажут — надо делать.
— Ты хоть ружье-то брал в руки когда?
— Не-е. Да вон и Аршак не брал ведь. А тоже забирают.
— Держитесь друг за дружку.
— А то как же?.. Военком говорил, что нас стрелять научат.
На подоконнике в цветочном горшке что-то зашелестело. Раскачивался от ветра и скребся по стеклу засохший лист. Мелкон на ощупь нашел на столе спички, зажег потухшую папиросу. В свете спички лицо мужа показалось Шамрик побледневшим.
— Ты мне скажи, — нарушил тишину Мелкон, — как жить-то будете?..
— Бог милостив.
— Заладила: бог милостив да бог милостив! — неожиданно разозлился Мелкон. — Оба работали, и то еле концы с концами сводили.
— Не сердись: что тут поделаешь, вытянем как-нибудь.
— Ох, — покачал Мелкон головой, — изведут там меня ваши заботы.
— Будешь о нас думать, и сам в беду попадешь, — набросилась на него Шамрик. — Ты о нас не думай!
Мелкон не ответил. Нагнулся, развязал шнурки, снял ботинок, выпрямился, подумал немного и сказал:
— А то, не надо кавурму делать, а? Купи масла, посоли и держи.
— Лучше кавурму сделаю, уж очень ее дети любят.
— То-то, что любят, — выпустив из руки ботинок, повысил Мелкон голос, — прикончат все за месяц, а дальше что делать будешь?
— Куплю масло.
— За матерью моей хорошенько присматривай. И чтоб я не слышал, что ты с ней ругалась. — Он стянул с себя рубашку, нагнулся и, снимая носки, сказал со вздохом: — Эх, был бы Нерсик старшеньким, мало-много, а помог бы.
— Не нужна мне их помощь. Лишь бы учились.
— Да, — согласился Мелкон, — а то туго им будет.
Мелкон бросил брюки на тахту, приблизился. Шамрик откинула одеяло, подвинулась.
— В последний раз ложусь в постель, — кладя голову на подушку, сказал Мелкон.
— Все будет хорошо, — жена обняла мужа, прильнула головой к его груди.
— Дай подумать, что делать будем.
— Не уехал еще, а уже чужой какой-то, — вздохнула женщина.
— Почему это чужой?
— Да так.
Прижавшись к мужу, Шамрик замерла, умолкла. Под окном соседка Еран постукивала чугунным утюгом о землю, выбивая из него уголь, затем облила его водой; послышалось шипенье. Засохший лист вновь поскребся о стенку цветочного горшка.
— Завтра в это время в поезде буду, — заговорил наконец Мелкон, потом задумался и сказал жене: — Если не вернусь, даю тебе полную свободу: выходи замуж.
Мелкон не сразу понял, что жена плачет.
— Ты чего?
Шамрик не ответила. Прижавшись к мужу, она затряслась еще сильнее.
— Я тебя спрашиваю…
— Думаешь, до того мне, — рыдала жена, — не уехавши, замуж меня выдаешь?..
— Перестань!
— Да как ты можешь? — еще громче зарыдала жена. — Знай, ничего мне не нужно.
Мелкон хотел погладить ее по волосам, но она отстранилась.
— Да будет тебе, — сдался Мелкон.
— Ты езжай, не беспокойся, — подавляя плач, всхлипнула Шамрик. — Я твою честь не уроню…
— Ну, сказал человек глупость…
— Разве ж такое говорят?.. Разве ж такое говорят?..
Мелкон выбрался из постели, сел на тахту, закурил. Напротив, на втором этаже, засветился балкон, полоска света осветила лицо Мелкона. Какая-то старушка, опершись на перила, вытряхивала тряпки и, кончив, снова погасила свет.
— Нам и двух твоих строчек хватит, только пиши почаще.
Муж промолчал. Забрался с ногами на тахту и, ссутулившись, обнял колени.
— Иди ложись, простудишься.
— Как только обзаведусь деньгами — вышлю. Или пришлю детишкам одежонку.
— Ложись, простудишься, — Шамрик подумала немного и спросила: — А может, не возьмут, если заболеешь?
— «Не возьму-ут»! — передразнил Мелкон. — Сапожника Шмо вон с