— Если тебе так хочется — иди, — нахмурилась Анна. — Хоть раз в году могли бы побыть все вместе…
— Да ты понимаешь или нет? Ведь вместе и пойдем.
— Легко говорить. А детей на кого оставим?
— Отведем к вашим.
— Нет, — отрезала Анна. — Ты-то иди куда хочешь. А в такой день я детей одних не оставлю.
— Послушай, — смягчился Баграт, — я приду пораньше, вместе с детьми нарядим елку, весь вечер проведу с ними, часов в одиннадцать отведем их к вашим и…
— Не хочу.
— Пойдем, и точка! — сказал Баграт и прервал разговор.
— Какой же ты!.. — потрясая трубкой, воскликнула Анна со слезами на глазах. — Ну какой ты!.. — И, всячески попрекая мужа, она пошла на кухню, достала из своего тайника в шкафу сигарету, закурила и села на тахту.
Никто не знал, что Анна курит. Правда, когда она встречалась с Ваграмом, он на вечеринках предлагал ей сигарету, сам подносил огонек, сам вкладывал ей сигарету в губы и ждал, пока она незаметно поцелует его пальцы. Но это было попросту кокетничанье, девичьи шалости, подражание красавицам экрана. А пристрастилась Анна к курению гораздо позже, когда свыклась с одиночеством, когда, устав от хлопот по дому, опустошенная, усаживалась на минутку в своем любимом уголке на кухне и чувствовала, как давит на нее молчание стен.
Анна закурила, подумала о Григоряне — этом известном ученом с внушительным лицом и седыми волосами, который был односельчанином мужа, директором мужа и руководителем его диссертации. К Баграту он относился хорошо, просматривая проделанную работу, всегда похлопывал его по плечу и приговаривал: «Вроде бы все правильно. Но ты еще раз проверь, человече, не то и себя осрамишь, и меня, и всю нашу деревню…»
— Ну, что мне делать у них дома?! — снова заспорила с мужем Анна. — Тебе надо — ну и иди!
Красная лампочка теплорегулятора утюга то зажигалась, то гасла, но Анна этого не замечала. Какая-то ленная слабость окутала ее, и делать ей ничего не хотелось. «Вставай!» — мысленно приказывала она себе и оставалась сидеть. От маленькой церквушки, с четырех сторон зажатой новыми высотными зданиями, до Анны дошел перезвон колоколов: дин-дон дин-дон… Анна встала, погасила сигарету и принялась за глажку, мысленно продолжая ссориться с мужем.
Платье дочери, сорочки мужа и сына… Она гладила старательно и бережно, укладывала в стопку, снова бралась за утюг. Анна так была поглощена работой, что не услышала стука в дверь, и в дверь постучали снова. В дверях со стаканом в руках стояла соседка Седа.
— Мука кончилась. Дай немного…
Пока Анна возилась в шкафу, Седа прошла за ней на кухню и недовольно сказала:
— И кто придумал этот Новый год?
— Мужчины придумали. Женщины на это бы не пошли.
— Мучное приготовила? — спросила Седа.
— Вот собираюсь. Обещала детям гату.
— А когда успеешь?
— Не знаю. Глажку еще надо кончить, на рынок сходить, из школы привести…
— Да, — самодовольно сказала Седа, — а я свои дела почти закончила.
— Обед еще надо приготовить, — чуть покраснев от смущения, продолжила Анна. — А он все свое твердит.
— Кто?
— Баграт, кто еще…
— А что случилось?
— Говорит, вечером в гости пойдем.
— Куда?
— К его директору.
— A-а, — словно завидуя, улыбнулась Седа. — Ничего, успеешь.
— Скажем, успела. А детей на кого оставлю?
— Приведи к нам. С моими малышами порезвятся, Новый год встретят…
— Я никогда их одних не оставляла.
— Ничего страшного… Ты волосы накрути. Или в парикмахерскую пойдешь?
— Какая еще парикмахерская…
Седа с завистью оглядела густые черные волосы Анны.
— За детей будь спокойна.
— А останутся?
— С чего не остаться? А спать захотят — уложу. Ты волосы накрути.
— Нет, — сказала Анна, — не накручу. Если пойдем, сделаю прическу…
Анна подошла к зеркалу, распустила волосы, тряхнула головой и осмотрела себя.
— Да ты помолодела, девчонкой стала…
— А? — сказала Анна. — Ничего?
— Сзади надо чуть подправить. Хочешь, подрежу?
— Подрежь.
Соседка подложила под ее волосы полотенце, защелкала ножницами, словно заправский парикмахер, отступила на шаг, глянула, прищурившись, и снова щелкнула ножницами.
— К этой прическе пойдет платье с глубоким вырезом.
Анна открыла дверцу гардероба. Нарядов было немного: в основном платья времен девичества, со следами былой роскоши.
— Если хочешь, можешь выбрать что-нибудь у меня.
— Нет, — сказала Анна, достала голубое платье, чуть приподняла, повертела его и снова повесила на место.
— Разве мы женщины! — глубоко вздохнув, начала Седа, но Анна, поняв, что ее монолог будет не краток, тут же прервала ее:
— Что печешь?
— Торт. Наши гату не любят.
— Извини, — заставила себя улыбнуться Анна, — глажка…
Соседка взяла полный стакан муки и молча вышла.
* * *Когда Баграт с деревянным крестом для елки вернулся домой, было уже темно.
— Ну-ка! — сняв пальто, весело крикнул он и высоко поднял свежевыструганный крест.
Дети не двинулись с места. Услышав голос отца, брат и сестра, сидящие в углу комнаты лицом к стене, заревели еще громче.
— Что это они? — войдя на кухню, спросил Баграт.
Анна не взглянула на мужа. Наклонилась, мокрой тряпкой подправила противень с гатой в духовке газовой плиты.
— Анна…
— Что тебе?! — выпрямившись, выдохнула жена, отошла, села на тахту с мокрой тряпкой в руках. Ее лоб был в мелких капельках пота, в пятнах муки, взгляд тупой, усталый. — Что вы хотите от меня? — спокойно и равнодушно сказала она.
Баграт вернулся в комнату, подошел к детям и только сейчас заметил, что платье дочери разорвано от подола до талии.
— Хватит, — сказал он. — Сейчас будем наряжать елку.
— Не нужна нам елка, — всхлипывая, сказал сын. — Почему она нас побила?
— И очень хорошо сделала! — повернувшись к двери, нарочито громко сказал Баграт. — Очень хорошо сделала! — Он вышел на балкон, стряхнул осевший на елку снег, вернулся с