Но внутри — ничего. Пустота. Холодная, абсолютная. Убил шестерых человек за минуту, профессионально, хладнокровно. Не почувствовал ничего. Ни злости, ни удовлетворения, ни сожаления. Просто ничего. Машина функционирует, выполняет задачи, не даёт сбоев. Но машина мёртвая. Внутри мёртвая.
Нож и наган упали на асфальт. Руки опустились, повисли плетьми. Шрам сделал два шага, прислонился спиной к стене, холодной, мокрой, грубой. Ноги подкосились, сполз по стене, сел на корточки. Дождь барабанил по голове, по плечам, стекал по лицу, смешивался с кровью на куртке.
Тишина. Только дождь, только ветер, только капли бьют по трупам монотонно.
И что-то внутри сломалось окончательно. Не треснуло, не надломилось — сломалось. Рухнуло, развалилось, превратилось в осколки. Дамба прорвалась. Пустота заполнилась болью, острой, невыносимой, всепоглощающей. Боль не физическая — душевная, глубинная, первобытная. Боль потери, одиночества, безысходности.
Горло сжалось. Дыхание сбилось. Глаза закрылись. Голова запрокинулась к небу. Рот открылся.
Вой.
Долгий, протяжный, звериный. Не человеческий крик — волчий вой. Одинокий волк, потерявший стаю, воет в пустоту, в ночь, в небо безразличное. Воет от боли, от горя, от отчаяния. Воет потому что нечего больше делать. Потому что жить дальше невозможно, умереть нельзя. Потому что все мертвы, все потеряны, все забыты. Потому что стаи больше нет. Только он. Один. Всегда один.
Вой эхом отразился от стен, покатился по переулкам, затих в дожде. Шрам сидел у стены, голова запрокинута, лицо мокрое — дождь или слёзы, не разобрать. Дышал рвано, тяжело, всхлипывал по-сухому. Плакал без слёз — механизм сломан, слёзы не идут, только судороги грудной клетки, только хрипы в горле.
Гарсия, Ларош, Дюмон, Малик, Сантос, Виктор, Милош, Драган, Казах, Андрей. Все. Все мертвы. Русская семёрка — мертва. Албанцы — мертвы. Вторая рота — мертва. Сто пятьдесят человек — мертвы. Стая мертва. Волк один.
Сидел час, может больше. Дождь не прекращался. Трупы лежали рядом, остывали. Кровь смывалась потоками в канализацию. Полиция не пришла — гетто, никто не звонит, никто не свидетельствует, никто не помогает. Мёртвые алжирцы — проблема алжирцев, решат сами, по-своему. Легионер белый, шрам на лице — найдут если захотят. Но не найдут. Боятся. Правильно боятся.
Встал наконец, медленно, тяжело. Тело ломило, рёбра горели — порез неглубокий, но болезненный. Собрал оружие, вытер о тряпку найденную, спрятал в карманы. Вышел из переулка, пошёл куда глаза глядят. Дождь смыл кровь с куртки почти всю. Прохожие мало, редкие, не смотрят, не интересуются. Марсель привык к странным людям ночью.
Дошёл до казарм к рассвету. Проскользнул незамеченным, в барак, на койку. Снял куртку окровавленную, засунул в мешок, завяжет камнем, утопит в порту. Обработал порез йодом, перевязал. Лёг, закрыл глаза, не спал. Лежал, смотрел в потолок, думал о ничего.
Надломлен. Окончательно. Безвозвратно.
Волк без стаи. Легионер без товарищей. Человек без человечности.
Машина функционирует. Но сломанная. И починить невозможно.
Контракт продлевать? Уволиться?
Не знает. Не важно. Куда идти — в войну или в мир — всё равно. Везде чужой. Везде одинокий. Везде мёртвый внутри.
Волк завыл. Эхо затихло. Стая не ответила.
Потому что стаи больше нет.
Никогда не будет.
Седьмой день отпуска. Бар другой, такой же грязный. Портовый район, докеры, бомжи, проститутки старые. Вино дешёвое, красное, кислое. Шрам пил медленно, методично, бутылка за бутылкой. Стол липкий, пепельница полная, окурки горой. Щетина неделями не брита, глаза красные, руки трясутся. Классический запой — глубокий, безразличный, безнадёжный.
За окном полдень, солнце яркое, город живёт. Внутри бара сумрак, запах пота и алкоголя, муха бьётся в стекло. Трое посетителей кроме Шрама — старик в углу, спит лицом на столе, два грузчика у стойки, спорят о футболе тихо, вяло. Бармен протирает стаканы, смотрит телевизор беззвучный.
Дверь открылась. Солнечный свет хлынул внутрь, резкий, слепящий. Силуэт в дверном проёме — высокий, широкоплечий, контуры чёткие. Вошёл, дверь закрылась, свет погас. Фигура двинулась к бару, остановилась у стойки, заказал воду. Голос низкий, ровный, акцент есть, но неуловимый — не французский, не английский, что-то восточноевропейское.
Бармен налил воду, мужчина выпил залпом, поставил стакан, оглядел зал. Взгляд скользнул по старику, грузчикам, остановился на Шраме. Пауза. Оценка. Узнавание. Мужчина двинулся к столу, медленно, уверенно.
Шрам поднял глаза, посмотрел. Высокий, метра под два, плечи широкие, грудь мощная. Блондин, волосы короткие, почти под ноль, скандинавского типа. Глаза голубые, холодные, оценивающие. Лицо грубое, шрамы мелкие — над бровью, на подбородке. Возраст тридцать пять — сорок. Одет просто — джинсы, рубашка чёрная, куртка кожаная. Но выправка армейская, осанка военная, движения контролируемые. Профессионал. Узнаёт таких за километр.
Остановился у стола, посмотрел на Шрама сверху вниз. Шрам смотрел снизу вверх, равнодушно, пьяно. Молчание секунд десять.
— Пьер Дюбуа, — сказал блондин. Утверждение, не вопрос. — Легион, вторая рота, Мали, Банги. Снайпер. Контракт закончился неделю назад. Сейчас в запое, седьмой день. Скоро или продлишь контракт, или уволишься. Или спьёшься окончательно.
Шрам молчал, смотрел. Кто этот человек? Откуда знает? Что нужно? Вопросы в голове, но озвучивать лень. Пить проще, чем говорить.
Блондин сел напротив, не спрашивая разрешения. Положил руки на стол, пальцы переплетены. Шрамы на костяшках, мозоли старые. Руки бойца, не офисного работника.
— Меня зовут Виктор Крид, — продолжил спокойно. — Работаю на частную военную компанию. Контракты по всему миру — Африка, Ближний Восток, Восточная Европа. Сейчас есть вакансия. Специфическая. Месяц работы, Украина, Чернобыльская Зона Отчуждения. Задачи простые: охрана учёных, патрулирование периметра, отпугивание сталкеров, зачистка бандитских групп если появятся. Лёгкие деньги.
Усмехнулся. Усмешка холодная, циничная. "Лёгкие деньги" — формулировка ироничная. Оба понимают что лёгких денег не бывает. Любая военная работа — кровь, риск, смерть. Вопрос только масштаба.
Шрам налил себе вина, выпил, посмотрел на Крида через край стакана. Молчал. Крид не торопил, ждал, смотрел спокойно.
— Зачем я, — Шрам наконец, голос хриплый, не использовал неделю. — Легионеров много. Снайперов тоже.
— Нужен русскоязычный, — ответил Крид просто. — Зона на границе Украины, Беларуси, России. Сталкеры в основном русские, украинцы, белорусы. Нужен кто понимает язык, менталитет, тактику. Плюс нужен профессионал, обстрелянный, хладнокровный. Послужной список изучил — Банги, Тессалит, Мали. Семьдесят подтверждённых убийств снайперских, плюс неподтверждённые. Выжил когда вся рота погибла. Профессионал высшего класса. Именно такие нужны.