— Связи, — Крид усмехнулся. — Военные круги тесные, информация циркулирует. Кто-то из легиона работает на нас консультантом, передаёт имена перспективных кадров. Твоё имя в списке первым. Снайпер, русскоязычный, контракт закончился, в отпуске. Идеальный кандидат.
Шрам смотрел, оценивал. Крид не врал, похоже. Профессиональный вербовщик, опытный, знает как подходить, что говорить. ЧВК реальная, контракт настоящий. Вопрос — нужно ли? Зачем возвращаться в войну? Только вышел из одной мясорубки, зачем лезть в другую?
С другой стороны — альтернатива? Продлевать контракт в легионе — снова Африка, снова пустыня, снова смерти товарищей. Увольняться — куда идти? Во Францию не вернёшься, чужая страна. В Россию нельзя, бежал оттуда, забыл, закрыл прошлое. Гражданская жизнь? Работа? Семья? Невозможно. Он машина для убийства, инструмент войны. В мирной жизни сломается окончательно, сопьётся, застрелится, сгинет в канаве.
Или принять контракт. Месяц работы, частная компания, другая война. Зона Отчуждения — место странное, опасное, но не Африка. Радиация, мутанты, сталкеры, бандиты. Враги другие, угрозы другие. Может легче, может тяжелее. Но деньги платят, оружие дают, цель есть.
И главное — снова русский язык. В легионе запретил себе говорить по-русски после смерти семёрки. Слишком больно, слишком много связей с мёртвыми. Но язык тоскует, память тоскует. В Зоне все говорят по-русски. Может там вернётся что-то, что умерло в Мали. Может нет. Но попытаться стоит.
Или не стоит. Не знает. Голова тяжёлая, мысли вязкие, алкоголь мешает думать.
Крид достал визитку, положил на стол. Картон плотный, белый, буквы чёрные, без лишних украшений. Имя, телефон, ничего больше.
— Подумай, — сказал спокойно, встал. — Контракт открыт две недели. Если решишь — звони, встретимся, обсудим детали. Оплата вперёд, снаряжение полное, эвакуация гарантирована. Профессиональная работа, профессиональные условия. Без политики, без пафоса, без героизма. Просто контракт.
Развернулся, пошёл к выходу. Остановился у двери, оглянулся:
— И завяжи с выпивкой. Если решишь ехать — нужен трезвым. Пьяные в Зоне долго не живут.
Вышел. Дверь закрылась. Солнечный свет мелькнул, погас. Шрам остался один, смотрел на визитку. Белый картон на столе грязном, контраст резкий.
Виктор Крид. Телефон. Контракт. Зона Отчуждения. Месяц работы.
Альтернатива — легион, или увольнение, или смерть медленная в канаве алкогольной.
Выбор есть. Формально. Реально — выбора нет. Легионер не может жить без войны. Война — смысл, цель, функция. Без войны — пустота, распад, небытие.
Значит контракт. Рано или поздно примет. Не сегодня, не завтра, но примет. Потому что альтернативы нет. Никогда не было.
Шрам взял визитку, посмотрел, сунул в карман. Налил себе вина, выпил. Потом ещё. И ещё.
Крид сказал завязывать с выпивкой. Правильно сказал. Но не сегодня. Сегодня ещё можно. Завтра тоже. Послезавтра — посмотрим. Через неделю контракт примет, вытрезвеет, соберётся, поедет. В Зону. На новую войну. Потому что старая закончилась, но жажда убивать осталась. И больше делать нечего.
Волк без стаи ищет новую стаю. Или умирает.
Смерть — позже. Сначала — Зона.
Бутылка опустела. Шрам заказал следующую. Бармен принёс молча. Легионер пил, смотрел в окно, на улицу солнечную, на людей чужих, на жизнь далёкую.
В кармане лежала визитка. Тяжёлая, как камень. Или как спасательный круг. Не разобрать.
Пил до вечера. Потом до ночи. Потом отключился, голова на столе, в луже пролитого вина. Бармен оставил спать, не выгнал. Легионеры — клиенты хорошие, платят, не дебоширят, просто пьют молча. Пусть спит.
А визитка в кармане лежала. Ждала. Терпеливо.
Потому что решение уже принято.
Десятый день отпуска. Та же комната в казармах, та же койка, тот же потолок с трещинами. Ночь глубокая, три часа утра, город спит. Шрам не спал — лежал, смотрел в темноту, слушал тишину. Бутылка вина на полу, последняя, купленная вечером. Красное, дешёвое, кислое. Половина выпита, половина осталась.
Поднялся, сел на край койки, взял бутылку, налил в стакан гранёный — трофейный, советский, из Банги, кто-то из русских боевиков носил. Выпил медленно, смаковал. Последний бокал. Решил — последний. После него либо контракт, либо конец. Судьба решит.
Поставил стакан, достал из вещмешка наган. Царский, семизарядный, барабан крутится плавно, механизм отлажен. Глушитель снят, лежит отдельно — не нужен, выстрел один, можно громкий. Взвесил в руке — тяжёлый, холодный, надёжный. Хорошее оружие. Честное. Стреляет когда надо, не даёт осечек.
Открыл барабан, вытряхнул патроны на койку. Семь штук, медные, старые, но рабочие. Взял один, покрутил между пальцами. 7,62 миллиметра, навахо, дореволюционный калибр. Пуля тяжёлая, свинцовая, останавливающая. В голову — смерть мгновенная, без боли, без агонии. Чистый выход.
Вставил патрон в барабан, в одно гнездо. Покрутил барабан, долго, тщательно, слушал как щёлкает. Закрыл. Барабан на семь, патрон один. Шанс один к семи. Русская рулетка — игра классическая, честная, без обмана. Судьба решает, не человек. Бог, если существует. Случай, если нет. Но не Шрам. Он только спускает курок, остальное — не его дело.
Встал, подошёл к окну. Город внизу спал, огни редкие, улицы пустые. Марсель мирный, благополучный, чужой. Во дворе казарм часовой курил у ворот, автомат на плече. Легионеры в бараках спали, храпели, видели сны. О доме, о войне, о женщинах, о деньгах. Нормальные сны живых людей.
Шрам не видел снов. Только лица мёртвых, когда закрывал глаза. Гарсия, Дюмон, Малик, Милош, Андрей, все остальные. Семьдесят лиц, семьдесят голосов, семьдесят упрёков немых. Почему ты жив, а мы нет? Почему ты выжил, а мы сгнили в песке? Справедливо ли это?
Не знает. Не понимает. Не может ответить.
Но может закончить. Сейчас. Одним движением. Наган к виску, спуск курка, щелчок или выстрел. Пятьдесят на пятьдесят. Нет, один к семи. Лучше шансы на жизнь, чем на смерть. Но если смерть — значит так надо. Значит судьба решила. Значит пора.
Поднял наган, приставил к виску. Холодный металл к коже, приятный холод, отрезвляющий. Рука не дрожала. Пульс ровный. Дыхание спокойное. Страха нет. Только любопытство — что будет? Щелчок или выстрел? Жизнь или смерть? Зона или могила?
Палец на спусковом крючке. Давление лёгкое, равномерное. Курок подаётся назад, барабан проворачивается, патрон встаёт напротив ствола или нет — не знает, не видит, не контролирует. Судьба контролирует. Случай. Бог. Механика. Что угодно, кроме него.
Последняя мысль перед спуском — если выстрел,