Мы вместе с тетей Миртл ковыляем к двери, ее маленькие туфельки скрипят всю дорогу, и я смотрю на них: они фиолетовые и подходят к длинному драповому платью, в которое она одета и на котором изображена морда ее мертвой собаки — бишон-фризе по кличке Битси, скончавшейся несколько лет назад от старости.
Тетя Миртл увидела это одеяние в реалити-шоу и настояла на том, чтобы ей сшили такое же в двух цветах. Фиолетовом и ярко-розовом.
Браслеты на ее запястье позвякивают, когда она сжимает мою руку, осматривая тротуар в поисках трещин.
Она и вправду особенная.
— Я знаю многих людей, — защищаюсь я. — Просто не знаю никого, к кому можно было бы переехать.
Мне придется немного подумать, серьезно подумать, раз уж она озвучила мои мысли вслух. Мне действительно стоит съехать.
Кроме того, учиться в этом доме практически невозможно, поскольку Алекс вваливается в мою комнату, когда ему вздумается — он такая заноза в моей заднице.
Я также не могу часами просиживать в библиотеке, зная, что у моей семьи есть для меня дела. У меня такое чувство, что я балансирую по обе стороны баррикад.
Наполовину внутри, наполовину снаружи — мне приходится выбирать.
И если съеду, возможно, это даст мне свободу, и я смогу меньше испытывать чувство вины, когда меня здесь нет. Им придется справляться самим; более того, моей матери придется найти способ справляться с тетей Миртл без меня.
Не я ее опекун.
Старушка подталкивает меня к переезду, и, по большей части, из всех нас у нее больше всего мудрости, даже когда бабушка была жива.
— Я подумаю, — говорю я ей, пока мы идем на кухню.
В доме тихо для выходного дня. Я гадаю, куда все подевались, пока не нахожу на кухонном столе записку, написанную почерком моей матери: УШЛА В ПРОДУКТОВЫЙ МАГАЗИН И В «ХОУМ ДЕПО», НЕ БУДЕТ ДО 11. НАПИШИ МНЕ, ЕСЛИ ТЕБЕ ЧТО-НИБУДЬ ПОНАДОБИТСЯ.
Мило, что мама до сих пор пишет записки от руки. Я комкаю её и выбрасываю в корзину для мусора.
Воспользовавшись тишиной в доме, я иду в свою комнату и начинаю раскладывать вещи, которые привез с учебы за границей, достаю из чемодана предметы, которые хочу выставить на полку.
Не спеши, приятель. Может, не стоит здесь устраиваться слишком комфортно?
Я оглядываю спальню, которая, кажется, застряла в искривлении времени моего детства с научными исследованиями, похвальными грамотами и вдохновляющими плакатами, аккуратно приколотыми к стене.
Странно. Меня не было всего один семестр, но оглядывая эту спальню, в которой провел всю свою жизнь, я чувствую себя... не знаю. Странно? Неуютно? Я вроде как вырос из нее, но и не вырос. Я все тот же увлеченный наукой ребенок, но уже не тот, кем был, когда уезжал отсюда.
Бросаю сумку на стул и кладу руки на бедра.
На моем запястье браслет, я снимаю его и кладу на полку рядом со своим столом, рядом с высоким академическим кубком по десятиборью. Это один из многих трофеев, которые я завоевывал на соревнованиях в старших классах. Моя мама до сих пор еженедельно вытирает с них пыль, чтобы на них не было ни капли грязи.
Я уже упоминал, что браслет, который я только что снял, — тот самый, который получил на первом курсе от девушки, с которой познакомился на лестнице на моей первой вечеринке в колледже. Кажется, ее звали Лилли, если я правильно помню, хотя мне ни разу не посчастливилось столкнуться с ней в кампусе. Знаю, что она была чирлидером футбольной команды, но мне и в голову не приходило пойти на игру, чтобы увидеть ее.
Ладно, это абсолютная ложь — я действительно подумывал пойти на игру, чтобы увидеть ее, но не хотел показаться сталкером. Я определенно не тот тип парня, который нужен такой девушке. И, наверное, вызвал бы у нее ассоциации с преследователем.
Я бросил еще один беглый взгляд на браслет: его зеленые и розовые нити напоминают о том вечере. Они помогали мне во время учебы в Великобритании. Всякий раз, когда у меня был трудный день, ночь или неделя, я надевал его, и это придавало мне немного смелости, этот подарок от красивой и энергичной девушки. Это каким-то образом придавало мне уверенности.
Что-то вроде щита.
Интересно, чем она занимается теперь — прошло уже несколько лет с тех пор, как мы встретились. Интересно, осталась ли она в группе поддержки или ушла, чтобы заняться другими увлечениями, как хотела. А может, все еще подбадривает команду в эти холодные осенние месяцы.
В то время мне показалось ироничным, что она предпочитает заниматься рукоделием и искусством, а не легкой атлетикой, но это всего лишь мое стереотипное представление о ней, основанное на ее внешности. Не сомневаюсь, что она и меня стереотипно восприняла, скорее всего, считая меня ботаником, судя по моим словам.
Как я люблю науку, НАСА и инженерию. Я опустил часть про атомы, биологию и нейроны, потому что это настолько за гранью занудности, что даже мне стыдно.
Атомы меня заводят, ясно?
Вот, я сказал это.
Я мельком взглянул на себя в зеркало, увидел футболку с изображением галактики на груди и заметил, что она стала немного теснее. Я начал заниматься спортом во время учебы за границей. Группа американских парней, живших в том же общежитии, была очень увлечена фитнесом, и в итоге я начал заниматься с ними и приводить себя в форму.
Теперь у меня действительно есть бицепсы.
И пресс.
Я все еще полный ботан, но теперь еще и в хорошей физической форме. Вроде бы оксюморон, но я всегда любил иронию. Не то чтобы я был Арнольдом Шварценеггером, Фабио или моделью из Instagram, но стал лучше, чем был раньше, не такой тщедушный и слабый.
И определенно, я стал увереннее в себе.
Мама заметила, что я стал шире в плечах как только забрала меня из аэропорта; отцу понадобилось чуть больше времени, в основном потому, что он постоянно работает и нечасто бывает рядом. Возможно, это связано с тем, что тетя Миртл все время задерживается рядом — ей нравится доставать его, по-настоящему доводить его до бешенства. В тот вечер за ужином она сжимала мой бицепс и хихикала, как маленькая извращенка.
В мой первый вечер после возвращения они устроили небольшую вечеринку и до смерти смутили меня, подняв шумиху из-за моего внешнего вида.
Меня никогда не