Библиотека литературы США - Уильям Брэдфорд. Страница 233

Да, я радостно прибегну к сему способу спасения, ибо он — откровение свыше; днем и ночью он является моему воображению; я во всех подробностях обдумал свой план; я рассмотрел все будущие последствия и плоды нового образа жизни, коему нам предстоит следовать — без соли, без пряностей, без полотна и лишь с какой-то скудной одежонкой; новое искусство охоты, которым нам должно овладеть; новые обычаи, которые нам должно усвоить; новый язык, на котором придется нам говорить; опасности, которыми будет сопровождаться воспитание наших детей. Сии перемены издали могут показаться страшнее, чем при более близком знакомстве; да и не все ли равно — есть хороший паштет или пемикан{263}, отменное жаркое или копченую оленину, капусту или тыкву? Не все ли равно, что носить — хорошее домотканое полотно или добротный кастор, спать на перинах или на медвежьих шкурах? Разница так незначительна, что о ней не стоит и говорить. Меня пугают лишь трудности языка и те таинственные чары, которыми индейцы могут околдовать моих младших детей. Какой магическою силой должны обладать эти люди, если детей, усыновленных ими в самом нежном возрасте, нельзя убедить вернуться к европейским нравам? Я своими глазами видел, как люди, чьих любимых детей во время последней войны увели в плен индейцы, после заключения мира отправились за ними в индейские селения, и, к своему невыразимому отчаянию, нашли, что те до такой степени усвоили местные обычаи, что многие вообще их не узнали, а дети постарше, которые все-таки вспомнили своих отцов и матерей, наотрез отказались следовать за ними и бросились к приемным родителям искать защиты от неумеренных изъявлений любви родителей настоящих. Сколь невероятным ни могло бы сие показаться, я слышал тысячу тому подтверждений от лиц, достойных всяческого доверия. В селении К., куда я намереваюсь отправиться, лет пятнадцать назад жили англичанин и швед, чья история показалась бы Вам весьма трогательной, если бы у меня нашлось время ее рассказать. Их захватили уже взрослыми, они счастливо избежали казни, какой обычно предают военнопленных, и им пришлось жениться на индианках, которые спасли им жизнь, приняв их в свои семьи. В конце концов они совершенно привыкли к дикой жизни. В то время, когда я находился в сем селении, друзья послали им значительную сумму денег для выкупа. Индейцы, их прежние хозяева, предоставили им свободу выбора и, не требуя никакого вознаграждения, сказали, что они давно так же свободны, как и они сами. Европейцы решили остаться, и причины, ими выдвинутые, весьма Вас удивят: полная свобода, легкая жизнь, отсутствие забот и треволнений, которые так часто тяготят нас, необыкновенное плодородие земли, которую они возделывали, не полагаясь только на охоту, — оные и еще многие другие основания, которые я просто позабыл, заставили их предпочесть ту жизнь, что часто представляется нам такой ужасной. Следовательно, она не может быть настолько плохой, как мы обыкновенно полагаем; в их общественном устройстве должно быть нечто особливо притягательное и намного превосходящее все, чем можем похвастать мы, ибо тысячи европейцев стали индейцами, однако мы не знаем случаев, когда хотя бы один из аборигенов по своей доброй воле стал европейцем! Очевидно, нечто в сем образе жизни гораздо больше соответствует нашим природным склонностям, нежели искусственное общество, в котором живем мы; в противном случае почему дети и даже взрослые так быстро и так крепко к нему привязываются? В их нравах должно быть нечто колдовское, нечто неотразимое, отмеченное самою Природой. Ибо возьмите мальчика-индейца, дайте ему наилучшее образование, окружите его заботой, наделите самыми щедрыми дарами, даже богатством, и все равно он будет втайне тосковать по своим родным лесам, о коих, как Вы воображаете, он давно позабыл, и при первом же удобном случае добровольно бросит все, что вы