Библиотека литературы США - Уильям Брэдфорд. Страница 234

Посему решение принято. Я либо умру в своей попытке, либо добьюсь успеха; лучше погибнуть всем вместе в один роковой час, нежели терпеть наши ежедневные муки. Я не жду, что в селении мы будем наслаждаться ничем не нарушаемым счастием; оно не может быть нашим уделом, где бы мы ни жили; я не строю наше будущее процветание на золотых снах. Куда бы вы ни поселили людей, им всегда придется бороться с неблагоприятными обстоятельствами, порожденными природой, случайностями, свойствами человеческого организма, сменою времен года, с тем бесконечным сочетанием неудач, которое постоянно приводит нас к болезням, бедности и т. п. Кто знает, быть может, в новом положении произойдет какой-либо случай, из коего проистекут новые источники нашего будущего благополучия? Кто может быть столь самонадеян, чтобы предсказывать одно лишь добро? Кто может предвидеть все то зло, что устилает наш жизненный путь? В конце концов, я могу лишь думать о том, какую жертву я намереваюсь принести, что отсекаю от себя, какие перемены меня ждут. Простите мои повторения, мои безумные, мои пустые мысли, они проистекают от возбуждения ума и полноты сердца; еще раз возвращаясь к ним, я как бы облегчаю свое бремя и возвышаю дух свой; притом Вы читаете мое последнее письмо; я бы охотно сказал Вам все, но, право же, не знаю как. О, если бы в часы, в минуты моих горчайших мук я мог без слов внушить Вам те разнообразные мысли, которые теснятся у меня в мозгу, Вы имели бы все основания удивиться и усумниться в их возможности. Встретимся ли мы когда-либо вновь? И если да, то где? На диких берегах… Если мне суждено окончить мои дни там, я постараюсь их благоустроить и, быть может, найду место для еще нескольких семей, которые решат удалиться от ярости бури, чьи бушующие волны еще много лет будут биться о наши далеко протянувшиеся берега. Быть может, мне посчастливится снова занять свой дом, если его не сожгут до основания. Но каким я его увижу? Наполовину изуродованным, с явными следами запустения и разрушений, нанесенных войной. Однако сейчас я считаю, что все потеряно, и надолго прощаюсь с тем, что покидаю. Если я вновь обрету свою ферму, я приму ее как дар, как награду за свое поведение и силу духа. Не думайте, однако, что я стоик — никоим образом, напротив, я должен Вам признаться, что испытываю горчайшее сожаление, бросая дом, который я в какой-то мере построил собственными руками. Да, быть может, мне никогда не доведется вновь узреть поля, которые я расчистил, деревья, которые я посадил, луга, которые в дни моей юности являли собою дикую пустошь, а теперь моими трудами превращены в тучные пастбища и прелестные лужайки. Если в Европе привязанность к наследию отцов почитается достойной похвалы, то сколь более естественной, сколь более крепкой должна быть сия связь у нас: ведь мы, если мне позволено будет употребить такое выражение, сами основатели и делатели своих собственных ферм! Когда я вижу за столом моих цветущих детей, связанных узами горячей любви, в сердце моем разгораются бурные чувства, ощутить и описать которые может лишь муж и отец, попавший в мои обстоятельства. Быть может, мне часто придется видеть, как убитые горем дети и жена невольно вспоминают покой и достаток, в коих они жили под отеческим кровом. Быть может, мне придется видеть, что они нуждаются в хлебе, который я теперь оставляю здесь, — что они страдают от нищеты и болезней, которые становятся еще горше от воспоминаний о прежних днях изобилия и богатства. Быть может, мне будут со всех сторон досаждать непредвиденные невзгоды, коих я не смогу ни предотвратить, ни облегчить. Могу ли я холодно и бесчувственно рисовать в своем воображении такие картины? Судьба моя решена, но поверьте, что я принял свое решение лишь после жестокой борьбы всевозможных страстей — выгода, любовь к покою, обманутые надежды, несбывшиеся планы представали перед моим умственным взором, приводя меня в трепет. О боже! Почему я не отличаюсь спокойствием великодушной секты стоиков, почему мне не довелось причаститься возвышенных уроков, которые Аполлоний Халкидский преподал императору Антонину!{264} Тогда бы я смог увереннее бороться с бурными волнами и привести в безопасную гавань свой утлый челн, который я скоро нагружу всем самым драгоценным, чем я владею на земле; смог бы, прибыв на место, явить своим спутникам более яркий, достойный подражания пример и стать более надежным проводником по новым краям и новой жизненной стезе. Конечно, я знаю, к каким способам до сих пор прибегали, чтобы натравить на нас главные индейские племена. Однако ж они никогда не поднимали и не поднимут свой томагавк на людей, которые не причинили им никакого вреда. Без причины в них не пробуждаются страсти, лишь жажда мести способна подвигнуть их на кровопролитие, ибо они руководствуются побуждениями более высокими, чем европейские наемники, которые за шесть пенсов в день готовы проливать кровь любого народа на земле. Они не знают ничего о природе наших споров, не имеют