Лицо у падишаха стало как кислое яблоко, но он скорчил радостную улыбку и сказал:
— Хвала тебе, есаул Мамед-джан, за твою ловкость и отвагу!
Говоря так, падишах придумывал, что бы еще такое поручить Мамед-джану, чего он наверняка не сумел бы выполнить.
— Построй мне за одну ночь дворец с четырьмя воротами, — сказал падишах. — Такой дворец, чтобы за северными воротами меня встречала зима, за южными — лето, за восточными — весна, а за западными — осень. Если ты не построишь такого дворца, я прикажу отрубить тебе голову.
Мамед-джана уже не страшили угрозы падишаха, потому что у него была прядь волос доброй пери.
— Ладно, — сказал он, — к утру будет дворец. Только ты прикажи, чтобы не стреляли в голубей на том месте, где будет строиться дворец.
Падишах отдал такой приказ, а Мамед-джан пошел на то место, где должен был стоять дворец, и поджег несколько волосков из пряди доброй пери. В небе сразу показалась огромная стая белых голубок. Одна из них опустилась на плечо Мамед-джана и спросила:
— Зачем звал меня?
Мамед-джан узнал по голосу добрую девушку-привратницу и рассказал ей о новом требовании падишаха.
— Только и всего? — спросила добрая пери. — Тогда иди домой, а наутро возвращайся сюда — дворец будет готов.
И тут же она приказала стае голубок построить дворец.
Утром Мамед-джан пришел к падишаху и доложил:
— Дворец готов. Забирай пожитки и переселяйся.
Падишах с визирем недоверчиво поглядели на Мамед-джана, но все же вышли и увидели дворец такой красоты, какой еще никогда не приходилось им видывать. С четырех сторон дворец был окружен садом, и в каждой из стен были пробиты ворота.
А внутри дворец был краше, чем даже желал падишах. Поэтому он сразу переселился в него со всеми своими женами и детьми.
На другой день падишах позвал визиря и сказал:
— Что ты за визирь, если не можешь дать мне дельного совета. Как же мне, наконец, избавиться от Мамед-джана?
Визирь подумал и сказал:
— Есть еще последнее средство.
— Какое? Говори скорее!
— Пошли его на тот свет узнать, как поживают твои покойные родители. Оттуда он уже наверняка не вернется.
Падишаху понравился совет визиря, и он велел позвать Мамед-джана.
— Эй, храбрый есаул Мамед-джан, — сказал он, — до сих пор все, что я ни приказывал, ты исполнял в точности. В награду за службу я приказал казначею выдать тебе одну серебряную таньгу. А теперь я желаю, чтобы ты побывал на том свете и принес мне вести от моих покойных родителей. Если не сумеешь выполнить это, я через три дня прикажу отрубить тебе голову.
Мамед-джану желание падишаха показалось невыполнимым, и он, понурив голову, поплелся домой.
Спасенная пери стала утешать Мамед-джана.
— Вернись во дворец, — сказала она, — и попроси падишаха заготовить десять верблюжьих вьюков дров. Потом заберись на дрова и скажи, чтобы их подожгли. А тем временем сожги несколько волосков из пряди, которую тебе дала моя сестра. А там сам увидишь, что произойдет.
Мамед-джан немедленно пошел во дворец и попросил сложить костер из десяти верблюжьих вьюков дров.
— Только дым костра сможет перенести меня на тот свет, — сказал он падишаху. — А на другой день ровно в полдень прикажи разгрести золу, чтобы помочь мне возвратиться с того света.
Падишах приказал сложить дрова и развести костер.
Собралось много народу.
Мамед-джан забрался на дрова и, когда запылал костер и его заволокло дымом, он сжег несколько волосков из пряди доброй пери.
Откуда ни возьмись, закружилась над ним белая голубка. Это прилетела добрая пери.
— Мамед-джан, — сказала она, — ты не пугайся, чтобы с тобой ни случилось.
И она превратила его в соломинку, подхватила соломинку клювом и вынесла из костра. Добрая пери принесла соломинку в дом Мамед-джана и снова превратила его в человека. Сестра доброй пери написала письмо падишаху от имени его покойного отца и запечатала письмо большой печатью.
Ночью Мамед-джан положил письмо за пазуху, пробрался на площадь и зарылся там в золу от костра.
В полдень на площадь пришел падишах с визирем, и собрался народ.
Падишах приказал разгрести золу. Он хотел показать народу обуглившиеся кости Мамед-джана, чтобы после никто не попрекал его женитьбой на женах своего подданного.
Но как только стали разгребать золу, из нее выскочил живой Мамед-джан. Собравшиеся разинули от изумления рты, а Мамед-джан подошел к падишаху, поклонился ему и сказал:
— Видел я на том свете твоего покойного отца и отца визиря. Оба они здоровы и шлют вам привет. Отец твой написал письмо и просил еще передать на словах, чтобы ты поскорее явился к нему.
Мамед-джан протянул падишаху письмо. Падишах сломал печать и прочел:
«Свет моих очей, возлюбленный сын мой! Живу я неплохо и царствую над покойниками, как царствовал над живыми. Отец твоего визиря служит мне и, как его сын тебе, подает умные и дельные советы. Приходи ко мне поскорей, сынок! Я очень скучаю по тебе, а главное, состарился и не знаю, справлюсь ли один с царством покойников. Приходи же, сынок, непременно приходи, да и своего визиря прихвати!»
Падишаху очень захотелось навестить покойного отца.
— Эй, визирь, — сказал он, — раскладывай костер, отправимся на тот свет к нашим отцам. Навестим их, узнаем, какой плов едят на том свете, а затем вернемся к живым.
— У меня и тут дел много, — ответил визирь, — а отец мой подождет. Пусть он служит визирем хоть самому дьяволу, лишь бы сюда не возвращался. А если тебе пришла охота отправиться на тот свет, так отправляйся без меня.
— Если будешь мне перечить, — вспыхнул падишах, — я отрублю тебе голову, и тогда тебе нечем будет на том свете есть плов и подавать советы! Собирайся сейчас же со мной на тот свет!
Визирю ничего не оставалось делать, как подчиниться воле падишаха.
— Мамед-джан, — спросил он, — больно ли было, когда пламя охватило тебя?
— Нет, — ответил Мамед-джан, — меня пламя не охватывало, а подняло дымом наверх и понесло на тот свет. Ты прикажи побольше дров навалить да обложить со всех сторон хворостом, чтобы дыму было побольше.
Падишах томился нетерпением, пока складывали дрова и хворост. Когда все было готово, он залез вместе с визирем на дрова и приказал поджечь их.
Костер запылал, и на глазах у собравшегося народа огонь охватил падишаха и визиря. Они начали вопить.
— Ой, не могу больше терпеть! — кричал падишах.
— Ой, дым не поднимает нас! — вопил визирь.
— Потерпите! — успокаивал их Мамед-джан. — Это ваши тела отяжелели