— А что ты сама-то хочешь? Реши, и мы с папенькой и маменькой подсобим. Хочешь, здесь останешься, хочешь, в город уедешь, хочешь, жрицей, или в обучение. Подумай.
— Я хочу… — выбирать Василисе было странно, всегда за нее все решали. — Я подумаю, хорошо?
— Добро.
Девица торопливо распрощалась с Муромцем. Теперь, когда их не связывало общее дело, находиться у него в горнице казалось ей неуместным. К тому же у нее было столько хлопот по хозяйству! И Петрушу, опять же, надо было дождаться. Когда он там приедет со своей живой и мертвой водой?
Полтора дня Василиса ждала. За это время она ни раз думала про Идолище, про мертвого жреца и про Илью Муромца.
Слишком много во всем этом было странного, недосказанного! Для чего она сама, Василиса, понадобилась жрецу? Чего в ней было такого ценного, что он ради нее решился набег степняков на родную землю пустить? Сила? Так ведь что ведьмы от горя могут силу колдовскую на пару лет потерять, жрецу точно было известно. Значит, он был готов ждать?
С убийством тоже не все было гладко. Убил, допустим, Златослава тот половец, а расчленил его кто? А перед идолами тело разбросали зачем? Половцу это без надобности, а Добромил бы не успел, он же в это время еще в деревне был.
Странно все это, странно.
Хотела Василиса сходить с этими вопросами к Илье, но что-то каждый раз ее останавливало. Вернее, не «что-то», а то, что он был для нее еще одной, третьей проблемой. Негоже молодой девке, хоть она и ведьма, к доброму молодцу бегать, если она ему не невеста! Стыдно!
Когда они делом занимались, Василисе стыдно не было. Но теперь стало неловко, вот она и оттягивала визит.
А потом Петрушка пришел, и ей вовсе не до того стало.
— Радуйся, Василиса, я тебе приблуды колдовские приблуды принес! — заявил служка прямо с порога. — Под честное слово в Киеве-граде взял!
— Да? — девица даже растерялась.
И от того, что сама после слов Ильи в эту воду не очень-то верила, и от того, что про слово никакого уговора у них с Петрушей раньше не было.
— Честное слово, что ты Муромца водой вылечишь, а потом к жрецам киевским в услуженье уйдешь. Ну а чего тут, в деревне, сидеть-то? Ни кола, ни двора! А там при деле будешь. Чего молчишь, Василиса? Что скажешь-то?
10. Вода живая и мертвая
Петруша смотрел на нее, щурясь, и его лицо казалось неласковым. Обиделся все-таки парень после той ночи, когда ему чуть ухватом не обломилось! Теперь Василиса ощутила это особенно остро. Специально, наверное, так со жрецами договорился, чтобы она перед глазами не маячила, о том, что отвергла его, не напоминала!
О том, что Петруша без меры раним и обидчив, знала Василиса и раньше. Думала только, что на нее-то это не распространяется. Ошиблась.
С другой стороны, а чего бы не согласиться? Кому она тут нужна? Чужая здесь Василиса, без семьи, родных и друзей. Петруша? Прав Муромец — еще чуть-чуть в избушке жреца они поживут, и слухи пойдут. Если еще не пошли!
А так она и Илью вылечит, и при деле будет.
— Согласна я, Петруша, — сказала Василиса. — К жрецам так к жрецам. Сама уйти собиралась, решиться никак не могла. Достань-ка свой аппарат самогонный!
На рябом лице служки мелькнула тень досады — и пропала. Теперь он улыбался.
— Не надо! То не аппарат самогонный, а прибор чародейский! А что сразу доставать-то, я ж устал с дороги! Пешком сколько шел! Сначала ты меня накорми, в баньке помой, отдохнуть уложи…
— Поесть дам, но без баньки, — строго сказала Василиса. — Развезет тебя с устатку, что я делать буду?
Петруша хмыкнул и согласился — права была Василиса. Молча на лавку опустился, но потом не выдержал, о делах стал расспрашивать.
— Мудрено-то как! — крякнул он, как только про Идолище услышал. — Сложно!
— Там и кроме этого вопросы остались, — отмахнулась Василиса. — Кто, например, жреца расчленил? Но ничего, я уверена, Илья разберется.
— Обязательно разберется, — Петруша дернул губами в улыбке и вылез из-за стола.
Он сходил в сени, принес мешок, вытащил оттуда кувшин причудливой формы — с двумя носиками, и поставил на стол. Рядом разместил две чарки, черную и белую, и Василиса села рядом, прямо на пол — так, чтобы черная и белая чарка на столе оказались на уровне ее глаз. И не хотела вроде бы на полу сидеть, но взгляд не могла отвести.
Петруша нырнул в подпол, вылез обратно с баклажкой в руках.
— Давай-ка ты, Василиса, — серьезно сказал служка. — Лей воду. Мне сказали, ведьма нужна. Без ведьмовской силы вода из речки Смородины останется простой водицей.
Он еще что-то говорил, но девица уже тянулась к баклажке. Не она даже — руки сами тянулись, без ее воли.
Схватив баклажку, Василиса потянулась опрокинуть ее в сосуд.
— …солнце зайдет, и чародейские силы ты потеряешь, — донесся до нее голос Петруши. — И твои дети ведьмами и колдунами больше никогда не родятся, и их дети, и дети их детей. Потому-то живая и мертвая вода стала редкостью — никто не хочет силы терять.
Служка говорил как по писанному. Не своими словами и не словами жреца Златослава, а чужими совсем, незнакомыми.
И девице вдруг стало ясно, для чего она сдалась жрецу Златославу. Не помощницу он себе делал на старость, не преемницу, а просто попользоваться хотел. Поэтому и не церемонился.
— А зачем я жрецам киевским без сил? — спросила вдруг Василиса.
С трудом спросила — близость сосуда путала мысли.
— А мы им воду мертвую отдадим, — сказал Петруша. — Илье-то она без надобности, ему живая нужна. А жрецам пригодится.
Василиса больше не колебалась. Да и не хотела, на самом деле — слишком молодая была, еще не могла сопротивляться. Она схватила баклажку, поднесла к губам, глотнула студеной воды, а остатки вылила в сосуд.
Руки словно сами знали, что нужно делать.
Сосуд запотел, но влага мгновенно впиталась, а в маленькие чары полилась вода — чистая, прозрачная, словно бы родниковая.
Петруша и Василиса терпеливо дождались, когда вода иссякнет. После этого служка тщательно закрыл каждый сосуд глиняной крышкой. Протянул Василисе белый:
— Вот. Живая вода. Муромец должен это выпить. Иди. И… тебе, наверно, лучше переодеться, Василиса. Надень-ка мою одежду дорожную, возьми посох, сделаем из тебя калику перехожую.
— Но зачем? — растерялась девица. — Илья…
— …