— Малыш… Да чтоб тебя… — процедил сквозь зубы, затягиваясь глубже. Дым обжёг лёгкие, но боль была ничто по сравнению с тем, что творилось внутри.
Жена дошла до двери. Остановилась. Медленно подняла руку, нажала на звонок. Дверь открылась и Сати исчезла внутри.
Тишина. Только стук собственного сердца в ушах.
Резко выкинул окурок в темноту, захлопнул окно. Руки сами повернули ключ в замке зажигания. Двигатель взревел, шины взвизгнули по асфальту — и я рванул прочь, будто пытался убежать не только от этого дома, но и от самого себя.
В зеркале заднего вида мелькнули огни родительского дома. Я вдавил педаль газа в пол, чувствуя, как адреналин смешивается с чем-то горьким, липким — с тем, от чего уже не убежать.
Я гнал по ночному городу, сжимая руль так, что пальцы побелели. В голове — калейдоскоп образов, слов, воспоминаний. Блять, ну почему всё так паршиво-то?
Никогда не мечтал о женитьбе. Никогда. Для меня всегда был важен только бизнес — наследие отца, которое я обязан был удержать. После его смерти на меня накинулись, как стервятники: кредиторы, партнёры-предатели, юристы с папками исков. Каждый норовил отщипнуть кусок, пока я пытался удержать компанию на плаву.
Тогда-то и всплыл этот дурацкий вопрос: наследники. Род. «Семья — основа бизнеса», — твердили советники, акционеры, старые волки из совета директоров. Мол, без наследника компания — мишень. Слабое звено. Нужно жениться, родить сына, закрепить позиции. Деньги лились рекой, но без «правильной» семьи они могли уплыть сквозь пальцы.
А потом была свадьба друга. Я пошёл, потому что так надо — поддерживать связи, улыбаться, кивать. Среди всей этой мишуры и фальшивых улыбок я едва заметил её — Сати. Обыкновенная смазливая девчонка, подумал тогда. Ничего особенного.
Через два месяца — свадьба сестры. И снова она. На этот раз я присмотрелся. Она спорила с кем-то о политике, о правах женщин, о чём-то ещё — голос звонкий, глаза горят. Я невольно остановился, прислушался. Её аргументы били точно в цель, она не боялась говорить то, что думает, не юлила, не пыталась угодить.
И тогда я заметил: в ней есть огонь. Настоящий, живой. Не тот искусственный блеск, которым щеголяли светские львицы на приёмах. А что-то настоящее, горячее, неукротимое.
А у меня крыша нахуй слетает от неукротимых женщин. А когда я узнал, кто ее отец… Окончательно убедился, что нужна мне именно она.
Я подошёл, вступил в спор — просто чтобы проверить, выдержит ли она напор. И она выдержала. Более того — ответила, парировала, заставила меня задуматься. Её глаза сверкали, а непослушные волнистые волосы то и дело падали на лицо, и ей приходилось откидывать их резким движением головы.
В тот момент я почувствовал, как внутри что-то шевельнулось. Не похоть — хотя куда без нее… Но прежде всего — интерес. Живой, настоящий. Мне захотелось узнать её. Понять, что скрывается за этим огнём.
Потом были свидания, осторожные шаги, разговоры до рассвета. Мы поженились. Сати стала моей. Она принадлежала только мне, как и планировал.
Родить мне Сати не смогла. Хотя мы пытались. Часто, жарко и долго. Брал я свою девочку аккуратно, нежно, не так как трахают прожженных шлюх. С Сати по-другому было нельзя, иначе сломаю то хрупкое, что было в ней. Сам не знаю, зачем я ее берег, если изначально знал, что брошу ее через год.
Хотя… Если бы она мне родила, может быть и оставил бы под своим крылом. Поселил бы в какой-нибудь загородный дом, приставил служанок и навещал по ночам. Рожала бы мне детей, пока я строил бизнес и развлекался с другими женщинами.
На одной женщине я останавливаться не собирался.
И вот теперь я сижу в машине, несусь сквозь ночь, а в голове только её бледное лицо, её пустые глаза, её безмолвный уход.
— Чёрт… — я ударил кулаком по рулю. — Чёрт, чёрт, чёрт!
Я хотел победы. Я хотел доказать себе, что могу всё контролировать. Но вместо этого я чувствую только, как внутри кровоточит рана, которую уже не зашить.
Глава 5
Сати
Я переступила порог родного дома — и ноги тут же подкосились. Еле добралась до софы в прихожей, рухнула на неё, будто из меня выдернули все кости.
Шарф свисал с шеи, мешал, душил — я медленно, будто в вязком сне, сняла его, сложила аккуратным квадратиком на колени. Руки дрожали. Пальцы были ледяными, хотя в машине Валида было тепло.
Смотрела в одну точку — на старинный фарфоровый кувшин на полке, который мама так бережно хранила. Красный цветок на боку кувшина расплывался перед глазами, превращался в пятно. Я моргала, пыталась сфокусироваться, но мир вокруг оставался размытым, чужим.
Это правда? Всё это правда?
Как войти в гостиную? Как посмотреть в глаза маме, которая сейчас, наверное, готовит ужин, напевая что-то себе под нос? Как объяснить папе, который всегда смотрел на меня с гордостью, что его дочь оказалась настолько неважной, что её можно просто вернуть, как ненужную вещь?
Внутри всё горело и одновременно замерзало. Боль растекалась по венам — не острая, а тягучая, глухая, такая, от которой нет спасения. Она не в сердце, не в груди — она везде. В каждой клеточке тела. В каждом вдохе.
Сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Боль была слабой, почти незаметной — куда слабее той, что разрывала меня изнутри.
Хотелось закричать, забиться в истерике, разбить что-нибудь. Но я сидела, неподвижная, как статуя, и чувствовала, как каждая секунда тянется бесконечно.
Дверь в гостиную приоткрылась.
— Сати? — голос мамы прозвучал мягко, заботливо. — О, милая, ты чего тут сидишь?
Я подняла глаза.
— Сати, дочка, мы видели машину Валида за окном. Что ж вы не предупредили, что приедете, я бы что-нибудь приготовила… — мама улыбалась, но уже в следующее мгновение улыбка сползла с её лица. — А где он?..
Она замерла, вглядываясь в моё лицо. Я попыталась что-то сказать, но слова застряли в горле, а вместо них вырвался сдавленный всхлип.
— Доченька… — мама бросилась ко мне, опустилась на колени рядом с софой, обхватила мои ледяные руки своими тёплыми. — Что случилось?
Я хотела ответить, честно хотела, но слёзы душили, застилали глаза, вырывались рыданиями, от которых тряслось всё тело. Я лишь мотала головой, не в силах вымолвить ни слова.
— Тише, тише, — мама торопливо расстегнула пуговицы моего пальто, сняла его, накинула на плечи плед. — Давай-ка в гостиную, там теплее.
Она помогла мне встать — ноги всё ещё подкашивались