Дмитрий Колодан
Пересмешник на рассвете
Книга 2
Иллюстрация на переплете AquARTis.
Дизайн переплета Василия Половцева.
Любое использование материалов данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.
© Колодан Д. Г., 2025
© ООО «Издательство АСТ», оформление, 2025
* * *
Часть четвертая. Долгая ночь
Глава 52
Дуло револьвера на вкус было как корица. Вильгельм ожидал иного. Резкого привкуса стали или, может быть, маслянистой терпкости оружейной смазки, а то и сухой горечи пороха. Но нет, на вкус дуло пистолета оказалось таким же, как Сесиль… Сесиль! Куда ни плюнь – всюду эта чертова Сесиль! Ну почему она не может оставить его в покое?
Скрестив ноги, Вильгельм Винкерс сидел на полу разгромленной квартиры, среди обрывков уничтоженных полотен, и ждал. Чего именно – он и сам не знал. Может, той самой, единственно верной секунды, когда у него будут силы спустить курок и покончить со своей паршивой жизнью? Жизнью, в которой его все предали: и друг, и любимая женщина, и город. В которой не осталось ни любви, ни дружбы, ни картин. Он сам их уничтожил, собственными руками. Вильгельм смотрел на обрывки холстов, на разбитый мольберт, на растоптанные тюбики с красками – разноцветные червяки расползлись по полу… Смотрел на поломанные кисти и уже не верил, что когда-нибудь сможет снова начать писать. Все ушло в одно мгновение, словно, переступив порог квартиры, Сесиль унесла с собой и его дар. Подло украла самое главное сокровище – его искрящееся вдохновение. И что же она оставила взамен? Дешевый черный револьвер – простой выход и очевидный намек. Давай, Вильгельм Винкерс, не трусь. Сейчас у тебя одна дорога…
Часы тикали, время шло. Устав держать пистолет во рту, Вильгельм прижал обслюнявленное дуло к виску – вдруг так будет легче? Но нет. Пальцы дрожали, но сил спустить курок не появилось. Он приставил пистолет к подбородку, и скошенная мушка царапнула кожу на нижней челюсти. На счет «три»? Раз, два… Четыре, пять.
Револьвер грохнулся на пол, Вильгельм спрятал лицо в ладонях и принялся методично повторять все ругательства, которые знал. Без злости, без ярости и гнева, но с тоскливой обидой в голосе. Черт, черт… Трус, слабак – вот кто он. Даже на такой простой шаг, как кончить жизнь самоубийством, оказался неспособен. Что уж говорить о том, чтобы удержать любимую женщину? Зря критики из «Суаре» хвалили его работы за смелость. Когда дошло до дела, этой смелости не набралось и с чайную ложку.
Это все Сесиль, она во всем виновата. Подлая стерва украла не только его вдохновение, но и его решимость…
Вильгельм прислушался к своим чувствам. Он ведь не боялся умереть, на самом деле. Плох тот художник, который страшится смерти. Его останавливало нечто иное. Быть может, подспудное понимание того, насколько бессмысленным окажется этот жест. Он ничего не решит и ничего не исправит, разве что цены на его картины взлетят до небес. Нет ничего пошлее художника, кончающего жизнь самоубийством. Это штамп, а штампов Вильгельм не признавал. Вот если бы можно было превратить свою смерть в произведение искусства… Поставить за спиной чистый холст и разукрасить его узором из собственной крови и мозгового вещества. Но и это тоже штамп. Кто-то из великих уже провернул подобный трюк, а Вильгельм не хотел идти проторенной тропой. Бездарь Хавьер со своей банкой краски, брошенной в портрет Президента, и то был оригинальнее.
Вильгельм сжал виски ладонями и застонал. Проклятая Сесиль! Сучка, шлюха… Ну как она могла так с ним поступить? У нее же все было: и стол, и крыша над головой, деньги и подарки, а под конец он отдал ей даже свое сердце. А она, неблагодарная тварь, взяла и выбросила его на помойку ради какого-то недоделанного поэтишки-клоуна, у которого молоко на губах не обсохло. Почему? Неужели он был плох в постели? Но тогда какого хрена она так стонала, выгибалась и закатывала глаза? В чем этот щенок Арти настолько лучше, что Сесиль бежала к нему, позабыв надеть панталоны? Ни денег, ни перспектив… Он же до сих пор живет с матерью! Ничего у него нет, кроме смазливой физиономии… И таланта. Все же, как бы сильно Вильгельм ни ненавидел сейчас Этьена, он был достаточно честен, чтобы не отрицать наличие у того искры божьей. Но какой толк от поэтических дарований? Бедолага слишком опередил свое время и денег на своих стихах точно не заработает. Войдет в историю как непризнанный гений, но не более того. Как этот стихоплет собирается обеспечивать его малышку, которой так нужны и уют, и комфорт, и забота? Рифмами сыт не будешь, даром что рифмы Этьен презирал.
Не удержавшись, Вильгельм нервно захихикал. А ведь это тоже штамп: два гения – один поэт, другой художник – не поделили одну женщину. В будущем их биографы будут ссать кипятком от этой истории. Будут сочинять романы о бушующих страстях и настоящих чувствах. И им будет невдомек, насколько же все было пошло и банально. Такие дела: куда ни глянь, кругом сплошные штампы.
И самым банальным было то, что Вильгельм все еще любил Сесиль. Когда за ней захлопнулась дверь, ушло многое, но только не любовь к этой девушке с глазами испуганного лесного зверька. Хотя, казалось бы, нет в ней ничего особенного. Ни экзотической красоты Мидори, его предыдущей любовницы, ни откровенной сексуальности Адель, ни даже нарочитой артистичности Ивонн Ванмеер. Ни тайны, ни загадки… В рабочих кварталах сказали бы и того грубее: ни задницы, ни сисек. Другой бы на его месте плюнул и забыл: невелика потеря. Так отчего же он никак не может выкинуть ее из головы? Не может и не хочет.
Сесиль была… Вильгельм облизнул пересохшие губы. Слова давались ему плохо, он привык думать образами, а слова – игрушки для поэтов. Но он попытался. Сесиль была уютной, домашней, правильной. Такая девушка будет встречать каждый вечер у дверей, с одной лишь лентой в волосах, девушка, которая может поддержать и утешить, которая способна самую грязную дыру превратить в уютное гнездышко. Даже сейчас, когда она ушла, Вильгельм видел, как преобразилась его квартира с ее появлением. Мелкие детали, неприметные штрихи, но именно они и делали