Где-то рядом она слышала голоса других людей, краем глаза замечала движение, чувствовала чьи-то руки на своих плечах, но сейчас она смотрела только на Ивонн. Это было важно, она должна ей что-то…
Клара поморщилась. Мысли в голове взрывались колючими вспышками, и ловить их было столь же бессмысленно, как ловить искры от брызжущего огнями фейерверка. Они гасли быстрее, чем она успевала их заметить. И все же она должна что-то сказать…
Горло саднило так, будто она наглоталась острой стеклянной крошки. Надо же: сорвала голос смехом… Кто бы мог подумать! Но, несмотря на боль, Клара попыталась:
– Девочка…
Она услышала свой голос будто со стороны: хриплый шепот, похожий на карканье задыхающейся вороны. Такой голос подошел бы злобной сказочной ведьме, изрекающей проклятья. Неудивительно, что Ивонн отпрянула.
– Что?
– У тебя будет девочка. – Клара вяло взмахнула рукой. И Ивонн, глядя на нее с удивлением и даже с испугом, положила ладонь на живот. – Это… это важно.
Вот только Клара уже не помнила, почему это важно. Ответ, если он и был когда-то, растаял без следа. И так же быстро таял и странный мысленный образ: девочка сидит на разноцветном заборе и смотрит на птиц. Сколько же их там было? Не пять, и не четыре, и не три…
И на счет «три» Клара вспомнила, где она находится. Как если бы кто-то взял ее за ворот и выдернул из мира грез в суровую и жестокую реальность. Даже если бы Ивонн отвесила ей очередную пощечину, вряд ли она добилась бы большего.
Клара рванулась вперед, пытаясь вскочить на ноги, но кто-то продолжал удерживать ее за плечи. Она задергалась, пытаясь освободиться, однако хватка не ослабла, а чей-то голос зашептал ей прямо в ухо:
– Тише, тише, все хорошо, успокойся…
Если бы у нее были силы, Клара бы точно постаралась засветить этому «утешителю» в глаз. Все хорошо?! Не может быть все хорошо. Если бы все было хорошо, она бы проснулась в кровати с мыслью «какой же странный это был сон», а не на кафельном полу больничной палаты, в которой…
Клара вскрикнула, снова забрыкалась и закрутила головой, оглядываясь по сторонам. Президенты! Чудовищное сердце из сплетенных тел, воплотившийся образ родом из самых жутких ночных кошмаров. Но ничего подобного она не увидела. Она увидела стены и потолок, ряды полотняных ширм, словно кто-то развесил на просушку накрахмаленные простыни… И ни одного Президента, ни одной расплывающейся физиономии с бессмысленной улыбкой и пустыми глазами.
– Что случилось?
– Ты сделала это, – раздался голос за спиной, и теперь Клара узнала его: Флип. – Я даже не представляю что, но ты это сделала!
Она сделала… что? Кажется, она шла по канату и жонглировала мячами – образ все еще держался в голове, но вспомнить, что за ним стоит, не получалось. Вроде бы там она смогла решить некую задачу, которую ей еще предстоит решать снова, и снова, и снова. А потом… потом был ослепительно яркий свет и встающее солнце. Рассвет и пробуждение. Неужели она смогла?
Нет. Откуда-то Клара знала, что случившееся вовсе не ее заслуга. Это не она открыла врата рассвета, хотя она и была там. Она и не могла их открыть. Думать так столь же глупо, как считать, будто солнце встает только потому, что его призывает смех птицы-пересмешника. Но там, в пространстве сна и идей, причина и следствие связаны вовсе не линейно, а образуют единое созвучие, гармонию. Поэтому, если бы ее там не было, если бы она не сделала то, что сделала…
– Президенты! – выдохнула Клара, хватаясь за руку Флипа. – Что с ними?
– Их нет, – ответил он. – Уже нет. Они… Черт! Хорошо, что ты этого не видела. Это было отвратительно.
– Они исчезли? – спросила Клара, хотя уже догадалась, что ответ «нет» и в этом вопросе не стоит настаивать на подробностях и деталях.
Она не увидела, но почувствовала, как Флип качает головой. Почувствовала, как он вздрогнул.
– Не исчезли. Думаю, самым правильным будет слово «распались». Или «завяли»… Но там еще были пузыри и пена.
– Какие еще пузыри? Что значит «распались»?
Ее фантазии не хватало, чтобы все это представить. К счастью, Флип не стал пускаться в дальнейшие объяснения.
– Нам не дано постичь, из какого материала сделаны наши сны[4], – вот и все, что он сказал. И пусть Клара не видела его лица, она легко представила, как он морщит нос и как дрожат его тонкие, будто нарисованные усы.
Впрочем, кроме того, что случилось с Президентами, существовали и куда более важные вопросы. И Клара снова что есть силы сжала руку Флипа.
– А дети? Дафна? Вы их нашли? Они…
Она прикусила язык, так и не решившись произнести слово «живы». Но сердце уже колотилось слишком быстро, дыхание сбилось, а по всему телу расползалась отвратительная слабость – та самая, что неизменно следует за предчувствием беды. Не той беды, что может случиться, а той беды, что уже случилась, которую никак не отменить и не исправить.
– Они здесь. Шестеро, и среди них Дафна, – ответил Флип, и Клара вскрикнула как птица. – Они спят.
– Спят? – эхом повторила Клара, и тут же все ее тело содрогнулось от едва сдерживаемых рыданий. Хотя куда сильнее ей хотелось заорать в голос. Спят! Они спят… Но это значит, что ничего у нее не получилось. Она так и не смогла никого разбудить. Все было зря.
– Мне кажется, – сказал Флип, – они спят по-другому, в том смысле, что это хороший сон, спокойный… Без сновидений. Я думаю, они проснутся. Скоро.
– Откуда ты знаешь?
– Я не знаю, – вздохнул Флип. – Но ты проснулась, и тот мальчишка-брешист начинает приходить в себя. Я думаю, они спят лишь потому, что продолжается действие тех таблеток или еще каких препаратов, которыми их здесь накачали. Но главное – сейчас они спят здесь, а не там.
Клара промолчала. Ей хотелось верить Флипу, но подтвердить или опровергнуть его предположение не было никакой возможности. Оставалось только ждать. Ждать и надеяться.
– Мы нашли не только детей, – сказал тем временем Флип. – Там были и другие люди.
– Мадам Буше?
– В том числе. И еще около десяти человек, мне незнакомых. Трое, судя по всему, какие-то бродяги. Во всяком случае, выглядят они… Полагаю, они из тех пропавших бездомных, про которых говорили по радио. А остальные – самые обыкновенные