— Если гадать, — ответил чаровник, — то вполне возможно, речь идёт о грядущем нашествии зверей. Или, может, откуда-то издалека из-за пределов Девятикняжья, придут орды диких существ, сметающих всё на своём пути. И чтобы их остановить, потребуется сильнейший зверослов. А может, придут вовсе и не звери, а нечто иное, хуже и страшнее. Вообще из другого мира. Тут гадать бесполезно, без книги пророчеств это всё пустые домыслы.
Я слушал, не перебивая, и невольно подумал, какого же ценного мальчишку мы перехватили у огневиков. Теперь становилось ясно, почему за ним шла такая охота. Николай же вздохнул, покачал головой и подвёл итог рассуждениям.
— Получается, — сказал он, — что Добран всё-таки и есть огневест. Хоть мы и не знаем, какую весть он нам всем в итоге принесёт или, может, уже принёс, но мы её просто не можем считать.
— В том, что он огневест, даже не сомневайся, Владыка, в этом я никак не мог ошибиться, — подтвердил Згал, а потом спокойно, будто речь шла о чём-то обыденном, добавил: — Советую вам убить мальчишку.
У меня от этих слов аж дыхание перехватило. Даже грозный Владыка Севера замер от неожиданности. Несколько секунд в комнате стояла полная тишина, а затем Николай всё же спросил:
— С чего вдруг такой категоричный совет?
— С того, — ответил Згал, — что если этот мальчик когда-нибудь сумеет раскрыть весь свой потенциал, он может принести Девятикняжью не только благо, но и великую беду, равную катастрофе, какой этот мир ещё не знал. За всю жизнь я не встречал ещё потенциал такого масштаба, но никто не ведает, что впоследствии перевесит в его душе — свет или тьма. Я бы на вашем месте не рисковал.
Згал говорил спокойно, сухо, как человек, привыкший рассуждать без эмоций и всё хорошо взвесивший. И от этого его слова казались ещё более жуткими, у меня даже неприятный холодок по спине от них пробежал.
И теперь всё окончательно встало на свои места. Теперь было ясно, почему огневики готовы на всё, чтобы заполучить Добрана. Похоже, в Огненном братстве давно поняли, кто он такой. Скорее всего, ещё в Гардове всё вычислили, но не подумали, что кто-то сумеет увести мальчишку у них из-под носа. Жёстко лопухнулись. Невероятное головотяпство и разгильдяйство.
— И какие же такие великие беды он может принести? — спросил Николай. — Что, зверей на людей натравит?
— Это не страшно, — спокойно ответил Згал.
— А что тогда страшно? — поинтересовался я.
Чаровник перевёл на меня взгляд и ответил без малейшей паузы:
— При определённом стечении обстоятельств, хорошем развитии дара и должной подготовке, такой зверослов сможет превращать людей в зверей.
— Это как? — уточнил я. — В прямом смысле превращать?
— Не совсем. Он не изменит тела людей, но он сможет вселять в них звериное сознание. Внешне они останутся людьми, но человеческий разум их покинет. Они станут вести себя, как дикие звери и будут полностью подчиняться зверослову — без воли, без страха, без мыслей.
Чаровник сделал паузу, будто давая нам время осознать сказанное, и продолжил:
— И я говорю не о единицах, над которыми нужно трудиться неделями. Нет! При удачном раскладе и хорошо натренированных навыках он сможет одним движением руки обратить целый отряд врагов в безумную орду, что растерзает саму себя. Люди будут рвать друг друга, как дикие звери, не понимая, что делают. Такой зверослов сможет войти в город и уничтожить его, обратив половину жителей в безумных тварей, которые нападут на остальных. Они будут набрасываться на своих ближних и убивать их. Такие чары невозможно остановить и очень трудно обернуть назад. Они подавляют разум полностью, люди не осознают, что делают. Они просто рвут, кромсают, убивают. Только сильнейшие чаровники или те, у кого есть мощные защитные амулеты, смогут устоять. Остальные — нет.
Мне стало не по себе от расписанных перспектив, и я просто не знал, что на это сказать. Грозный Владыка Севера тоже молчал. Впервые я видел его по-настоящему растерявшимся. Даже воздух в комнате будто стал тяжелее.
Пока мы обдумывали и пытались как-то осознать услышанное, достопочтенный Згал повторил свой совет:
— Убейте мальчика. Никакая потенциальная выгода от использования огневеста не перевесит того вреда, который он может нанести, если однажды у него помутнеет рассудок.
— А с чего вдруг он должен мутнеть? — возмутился я. — Добран — нормальный, адекватный мальчишка.
— Рассудок — слабое место у очень сильных чаровников, — спокойно ответил Згал. — Почти всё руководство Братства Истинного огня, все Старшие братья — безумцы. Каждый со своей формой помешательства, но нормальных среди них почти нет. А может, вообще нет. К тому же известен далеко не один случай, когда огневесты творили жуткие вещи, лишившись разума. Но огневест огневесту рознь. Иные просто в силу своего дара не обладают разрушительными или опасными навыками, а вот тронувшийся умом или просто озлобившийся по какой-то причине огневест-зверослов — это едва ли не самый жуткий и опасный тип чаровника-безумца, это худший из всех возможных вариантов.
Самое паршивое, что слова Згала звучали не как предостережение о возможных проблемах, а как точный диагноз, поставленный Добрану на основании многолетних наблюдений за огневестами и сильнейшими огневиками. И это пугало больше всего.
— Хорошо, — согласился я. — Тронуться умом в теории при таких нагрузках немудрено. Но я сказал, в теории, потому как, я уверен, что само окружение здесь играет большую роль. Но с чего вдруг он должен озлобиться? Добран исключительно добрый мальчик.
Згал пожал плечами и опять совершенно спокойно, без какого-либо негатива в голосе ответил:
— Да с чего угодно. На почве защиты животных, например. Увидит, что кто-то собаку ударил, и взбесится. Или какой-нибудь крестьянин крыс потравит в своём амбаре, а огневесту этих крыс жалко станет, и он решит отомстить — убьёт в ответ крестьянина. Причём со всей семьёй, ведь тот крыс тоже всех потравил — с крысятами. Или решит отомстить за заколотого кабанчика. Вариантов озлобиться у зверослова множество. Кстати, он у вас мясо ещё ест?
Чаровник посмотрел на меня, а я не знал, что ему ответить. Этот вопрос застал меня врасплох, но не потому, что звучал странно, а потому что… я не мог вспомнить.
— В горах совсем недавно ел. Потом вроде тоже. Но в последние дни мы питались