Солнце уже изрядно поднялось. Из домов к ним плыли запахи готовящихся обедов. Негры, казалось, все стояли в дверях и смотрели, как они идут.
– Чего ты у ниггеров не спросишь, как отсюда выйти? – спросил Нельсон. – Завел меня.
– Ты же тут родился, а не я, – сказал мистер Хед. – Сам и спроси.
Нельсон боялся цветных мужчин и не хотел, чтобы цветные дети подняли его на смех. Впереди он увидел большую цветную женщину, которая прислонилась к косяку двери, открывавшейся прямо на тротуар. Волосы стояли у нее вокруг всей головы торчком дюйма на четыре, и босые коричневые ступни, на которых она покоилась, слегка розовели с боков. На ней было розовое платье, повторявшее ее фигуру. Когда они поравнялись с ней, она лениво подняла руку к голове и запустила пальцы в волосы.
Нельсон остановился. Он почувствовал, что ее темные глаза тянут из него воздух.
– А как нам обратно в город попасть? – спросил он каким-то чужим голосом.
Помолчав, она сказала:
– Да вы же и так в городе.
От ее низкого насыщенного голоса у Нельсона как дождиком прохладным брызнуло по спине.
– А как нам на поезд обратно? – спросил он таким же козлетоном.
– На трамвай можно сесть, – сказала она.
Он понял, что она над ним смеется, но был так парализован, что даже не нахмурился. Он стоял и впитывал все до мелочей, из чего она состояла. От ее громадных колен его взгляд двинулся вверх, дошел до лба, а затем, описывая треугольник, взгляд опустился к потной блестящей шее, скользнул к колоссальной груди, перевалил к подмышке и поднялся вдоль голой руки обратно, к пальцам, исчезнувшим в волосах. Вдруг ему захотелось, чтобы она протянула к нему ладони, подхватила его, притиснула к себе, и захотелось почувствовать ее дыхание на своем лице. Захотелось вглядываться и вглядываться в ее глаза, глубже и глубже, а она чтобы прижимала его крепче и крепче. Никогда раньше он ничего подобного не ощущал. Как будто катишься вниз по черному-пречерному туннелю.
– До перекрестка вон туда дойти, мой сладкий, а там трамвай ходит до вокзала, – сказала она.
Нельсон свалился бы у ее ног, если бы мистер Хед не потащил его за шкирку.
– Как дурачок ведешь себя! – прорычал старик.
Они торопливо пошли по улице, и Нельсон на женщину не оглядывался. Он резко надвинул шляпу на лицо, уже пылавшее от стыда. Глумливый призрак, которого он увидел в окне вагона, и все нехорошие предчувствия, какие у него были по пути, – все это разом к нему вернулось, и он вспомнил наказ сторониться темнокожих женщин, полученный от весов, и то, что дедушку они назвали справедливым и храбрым. Он взялся за руку старика, что делал редко, потому что это был знак зависимости.
Они дошли до места, где улицу пересекали рельсы, по которым, дребезжа, приближался длинный желтый трамвай. Мистер Хед никогда в жизни на трамваях не ездил, и этот он пропустил, не решился сесть. Нельсон молчал. Время от времени у него подрагивали губы, но его дед, которому хватало своих трудностей, не обращал на него внимания. Они стояли на углу, и оба старались не смотреть на негров, которые проходили мимо, шли по своим делам, как будто они были белые, но с той разницей, что многие приостанавливались и глазели на мистера Хеда с Нельсоном. Мистеру Хеду пришло на ум, что, раз трамвай ездит по рельсам, можно просто пойти вдоль этих рельсов. Он подтолкнул Нельсона слегка и объяснил ему, что они доберутся до вокзала пешком вдоль путей; и они отправились.
Вскоре, к их огромному облегчению, им опять начали встречаться белые люди, и Нельсон уселся на тротуаре у стены дома.
– Отдохнуть мне надо маленько, – сказал он. – Ты и пакет потерял, и дорогу, ну так жди теперь, пока я отдохну.
– Вот же рельсы, гляди, – сказал мистер Хед. – Идти, как они идут, только и всего, а про пакет тебе тоже надо было помнить. Ты тут родился, значит, здешний. Один раз уже был, сегодня второй. Сам должен тут про все соображать.
Он присел на корточки и продолжал в таком же духе, но мальчик, выпростав горящие ступни из ботинок, не отвечал.
– Стоишь там, лыбишься, как шим-пан-зе, пока черная тетка тебе дорогу рассказывает. Господи, твоя воля! – сказал мистер Хед.
– Я тут родился, и всё, а другого я не говорил никогда ничего, – сказал мальчик нетвердым голосом. – Не говорил, понравится мне, не понравится. Не говорил, что приехать хочу. Мало ли что родился, не я же сам тут родиться надумал. Я хочу домой. Я сюда вообще ехать не хотел. Это твоя умная идея была. А по рельсам откуда ты знаешь, в какую сторону надо идти?
Этот вопрос и мистеру Хеду приходил в голову.
– Тут белые люди опять, видишь, – сказал он.
– Мы тут не ходили, – сказал Нельсон.
Дома на этой улице были кирпичные, в них то ли жили, то ли нет. У бордюра стояло несколько пустых автомобилей, время от времени появлялся прохожий. Жар тротуара проникал сквозь тонкий костюм Нельсона. Его веки начали опускаться, чуть погодя голова качнулась вперед. Плечи пару раз дернулись, и он завалился набок, обессиленно раскинулся, сморенный сном.
Мистер Хед глядел на него молча. Он и сам очень устал, но не спать же обоим одновременно, да и не заснул бы он, не зная, где они находятся. Через несколько минут Нельсон откроет глаза, освеженный сном и очень задиристый, и опять примется за свое: и пакет он в поезде оставил, и с дороги сбился. Без меня, подумал мистер Хед, тебе ох как несладко бы тут пришлось; и у него появилась мысль. Минутку он смотрел на разметавшуюся фигуру, потом встал. То, что он собирался сделать, он оправдывал необходимостью дать иной раз ребенку незабываемый урок, особенно если ребенок вечно дерзит, упирается, стоит на своем. Беззвучно он отошел на несколько