Во-вторых, славяно-русские переводы «Откровения» при ближайшем рассмотрении оказываются не лишенными некоторых неявно присутствующих в них апокрифических черт. В передаче эсхатологических знамений последнего времени «Откровение», например, имеет общий источник с бесспорно апокрифическим по своему происхождению «Видением Даниила». Кроме этого апокрифического «родимого пятна», укажем также на отмеченное в свое время А.Н. Веселовским пересечение Мефодия Патарского с апокрифом «О 12 пятницах». Из этого апокрифа в «Откровение» перекочевало обозначение пятой и восьмой пятниц как несчастливых, приуроченных к нашествию измаильтян. (См.: Веселовский А.Н. Опыты по истории развития христианской легенды // ЖМНП. 1876. № 6. С, 336-337).
Судьба «Откровения» Мефодия Патарского, которое в Греции не считалось книгой запрещенной и в Киевской Руси было популярно, в общем и целом соответствует казусу «Толковой Палеи», когда произведение считалось истинным, а отдельные составляющие его части проходили по ведомству неканонической книжности, чтение которой если не преследовалось то, по крайней мере, не поощрялось как сомнительное. Скорее всего, «Откровение», как и другие резко не расходящиеся с истинами христианского вероучения апокрифы, были открыты для чтения.
Содержащиеся в нем неканонические сведения не подрывали церковную доктрину, а, наоборот, служили делу наглядной пропаганды христианских идей. Думается, можно назвать «Откровение» Мефодия лояльным к истинам христианства апокрифическим произведением, а содержащиеся в нем неканонические идеи «доброкачественными», поставленными на службу комментирования положений Св. Писания о финале мировой истории.
Более резкую апокрифическую окраску русская интерполированная редакция получила за счет введения неканонических подробностей о кознях дьявола против Ноя во время потопа. Рассказ о явлении антихриста заимствован из «Слова Ефрема Сирина об антихристе», но он пересекается с такими апокрифами, как «Вопросы Иоанна Богослова Господу на горе Фаворской» и «Вопросы Иоанна Богослова Аврааму на горе Елеонской». Укажем только на вариант «Откровения», где легенда о царе-победителе переплетена с апокрифическими сведениями о земном рае, почерпнутыми из «Хождения Зосимы к рахманам»: «...приидеть время царя Михаила во граде Риме и во Иерусалиме Цареграде царствовати будет и во всей вселеннеи. Той же царь святыи безгрешен и праведен, а востанет царь отрок отроков Маковицких идеже близ рая живяху, Адамови внуци. Безграшнии же суть всии человецы, а [не] носят одеание но яко родишися такс и хождаху, не укрывашеся наготу свою, а пищу принимаху от древес виноградных оных, а сымаху плод на всакои год по четыре краты... в то же время и тот царь Михаил родитца в мести том от колена царя Иосия Маковицкаго...». Этот любопытнейший рассказ о царе Михаиле совмещен в цитируемом памятнике с повествованием об антихристе. Во всех деталях текст соответствует пространной русской (т.н. интерполированной. — В.М.) редакции, в которой нет только указания на происхождение Михаила от нагомудрецов[107]. Зато в интерполированном варианте «Откровения» неизменно присутствует мотив пребывания победоносного царя Михаила на острове, неизвестный по греческим спискам вообще. Русский автор-составитель помещает царя-победителя на острове едва ли не под влиянием апокрифической легенды о земном рае, который, согласно апокрифическим сведениям тоже находился на острове.
В решении вопроса о каноничности или неканоничности памятника вряд ли достаточно ограничиться только механическим подсчетом апокрифических элементов, хотя само по себе присутствие их, как мы убедились, довольно значительно и говорит о многом. Фиксируя сюжетные сплетения апокрифических мотивов, важно не упустить из вида присущую произведению методологию осмысления действительности. Принципиальной отличительной чертой «Откровения» является, то, что оно имеет легендарную фольклорную основу. История в этом памятнике как бы поэтизируется, привлекая необычайностью и сказочной таинственностью (например, чудесное рождение антихриста напоминает появление на свет сказочного героя). Или возьмем в качестве другого примера сформулированную в «Откровении» идею вечного византийского царства, переживающего попеременно периоды взлета и падения. В глубокой своей основе оптимистическая вера в несокрушимую державу отражает представления о вечном обновлении и воспроизводит схему циклического круговращения. В памятнике, правда, циклическая идея не выдержана, круг событий оказывается разомкнутым и они выводятся к эсхатологической встрече с вечностью. Другими словами, сказочно-фольклорные легендарные блоки повествования оказываются вправленными в христианскую провиденциалистскую рамку. В философии истории господствует библейский элемент, покрывающий эпический слой и поэтику фольклора религиозными формулами благочестивых назиданий. Противоречия вроде бы и нет, — оно снято. Но говорить о приглушенном синкретизме фольклорных циклических мотивов с финализмом Св. Писания приходится. В этом и заключается непоследовательность и идейная невыдержанность «Откровения». Хоть и незначительны чужеродные канону включения, каждое из них противоречит истинам христианской доктрины и дает основание в пользу вывода об апокрифической природе памятника.
Вернемся снова к «Повести временных лет». Если сравнить летописный отрывок о 1096 г. с содержанием «Откровения», на первый взгляд может показаться, что из Патарского заимствовано совсем немного, всего несколько расширяющих кругозор читателя фактических данных. Но здесь как раз тот случай, когда невидимое гораздо существеннее того, что бросается в глаза. Случайно ли отобран сюжет с нечистыми народами? Ведь он замыкает на себе все идейно-смысловое содержание апокрифа. На легендарных исторических примерах «Откровение» учит, что торжество беззакония и победы варварских нашествий Бог являет в предзнаменование последних времен, в наказание за распространившееся в мире поругание веры и благочестия. Эту-то мысль и взял древнерусский летописец, обратив ее к осмыслению потрясений и нравственного состояния древнерусского общества. Непосредственным побудительным толчком к уподоблению степняков измаильтянам явился впечатляющий устрашающими сведениями о неведомой истребляющей силе рассказ «Откровения», в котором легко узнавались раны, страдания и бедствия, наносимые стране степняками. Кроме того, авторитетное в христианском мире произведение помогало найти оправдание торжеству нечистых народов в собственном социально-историческом опыте, в преумножающихся пороках современников.
Религиозно-философская установка, пришедшая в летопись из апокрифа, связана с трактовкой Бога как грозного и карающего судьи. К анализу общественных событий установка эта применялась в целях комментирования и истолкования конкретных ситуаций 1068, 1092, 1093, 1094, 1096 и 1110 гг., связанных с природными и социальными катаклизмами, массовыми смертями, нападениями половцев. Исторические отступления в летописном тексте, объясняющие действие божьего батога, получили в литературе название теории казней божьих. Обработка «Повести временных лет» с позиции так называемой теории казней божьих осуществлена скорее всего на завершающей стадии формирования этого летописного памятника, т.е. в 20-е гг. XII столетия.
Причинность событий в рамках этой своеобразной историософской теории объясняется действием надприродной божественной