Высоко в небе огромными птицами почти бесшумно кружили гигантские летающие машины, по Москве-реке плыли чудо-пароходы, значительно превосходящие размерами лучшие боевые корабли моего времени. Но больше всего меня поразило радио. Я уже слышал в 1895 году о его создании и споре за первенство в изобретении между русским физиком Александром Поповым и итальянским учёным Гульельмо Маркони, но даже представить не мог, что за столетие с небольшим эта технология так шагнёт вперёд. Правда, звучащие песни были слишком резкими, быстрыми и малопонятными. Некоторые фразы в них настолько не соответствовали привычным мне образцам классической русской поэзии, что заставляли меня краснеть. Радовало одно — Распутин их не слушал, глубоко погрузившись в собственные мысли, а наш восточного вида водитель даже подпевал, правда, судя по всему, на своём родном языке.
Встречными светофорами меня было не удивить, поражала только их совершенная форма и огромное количество. А вот гужевого транспорта на улицах не было абсолютно. Лошадь я увидел только на гигантском плакате, по-моему, рекламирующем какое-то цирковое представление.
Огромные толпы людей, безумные потоки машин. И хоть сидел я на мягком и удобном заднем сидении прекрасной машины и абсолютно ничего не делал, разве что вертел головой по сторонам, очень быстро ко мне пришли апатия и усталость. Я был совершенно чужим и ненужным в этом безумном мире, словно сошедшем со страниц новомодного фантастического романа Герберта Уэллса «Машина времени», который появился в 1895 году и вызвал большой ажиотаж во всех цивилизованных странах мира.
Но вот городской пейзаж постепенно сменился на более привычные моему взгляду невысокие частные домики, плотно стоящие на крошечных участках земли. Правда, и здесь встречались исключения — отдельные дома с огромным удовольствием могли бы занять самые капризные вельможи из моего прежнего окружения, тем более, что уровень комфорта в них был несомненно выше, чем в их собственных помпезных жилищах.
Я уже оценил в больнице такие приятные и полезные мелочи, как фаянсовый унитаз, ставший за прошедшие годы гораздо удобнее, цветной телевизор в холле (при этом мне страшно захотелось снимать фильмы на новомодный аппарат, именуемый видеокамерой; я видел нечто подобное в своё время, но гораздо более крупногабаритное и примитивное, не умеющее записывать даже самые громкие звуки).
Здание аэропорта покорило меня, причём как снаружи, так и изнутри. Григорий Ефимович вежливо попросил меня не задавать публично лишних вопросов и не вступать в диалоги с незнакомцами, дабы не привлекать к нам излишнего внимания. Потом он отлучился ненадолго и вернулся с двумя небольшими и очень симпатичными портфелями, как оказалось, заранее приобретёнными им, и наполненными всякими нужными вещами, типа блокнотов, каких-то новомодных ручек и даже комплектами сменного белья (наверное, на случай, если мой кишечник неправильно отреагирует на сумасшествие окружающего мира).
Первый этап, регистрацию на рейс, мы прошли благополучно, отстояв около получаса в длинной очереди. Мы были, пожалуй, единственными, не имевшими при себе объёмных чемоданов, а лишь ручную кладь, но окружающие были настолько увлечены собой и обсуждением предстоящего путешествия, что практически не обращали на нас внимания. Стройная и вежливая дама у стойки регистрации встретилась лишь на секунду своим дежурным взглядом с цепкими глазами Григория Ефимовича, но и этого было достаточно, чтобы он ввёл её в гипнотический транс и вместо моего несуществующего загранпаспорта протянул российский паспорт моего тёзки — самозванца. Девушка равнодушно скользнула по нему взглядом, убедилась, что наша ручная кладь соответствует установленным нормам, и с лёгкой, слегка дебиловатой полуулыбкой протянула нам билеты и посадочные талоны.
После этого, как объяснил многоопытный Григорий Распутин, нам предстояло пройти таможенный контроль. И вот здесь меня ждал крайне неприятный сюрприз.
Первым в контрольное окно заглянул Распутин и довольно благополучно ввёл немолодого служителя таможни в транс, а я уже сделал шаг вперёд, чтобы занять его место, как вдруг сзади раздался голос:
— Ларс, это Вы? Не знала, что Вы снова в Москве, а мне даже и не позвонили, — голос был женским, молодым и довольно приятным, хотя и с некоторыми капризными нотками.
— Я извиняюсь, — автоматически ответил я на немецком, ибо и вопрос был задан на этом языке.
— Ты не узнаёшь свою Матильду? — хохотнула незнакомка, державшая красивый скрипичный футляр и маленькую сумочку.
— Матильда? — в голове моей зазвенело. Какая к чёрту Матильда? Незнакомка была выше моей давней возлюбленной минимум на полголовы, да и размер её обуви явно свидетельствовал о том, что хрустальную туфельку Золушки на примерку в аэропорт доставлять никакого смысла не имело.
Глава 86
— Какая к чёрту Матильда? — незнакомка как будто произнесла вслух мои мысли, отчего я испугался ещё сильнее. — Ларс, неужели ты не узнаёшь меня, негодник? Это же я, Михалина Ольшаньска. Мы вместе снимались в фильме «Матильда» у Алексея Учителя. А, кстати, кто это с тобой? Неужели Жерар Депардьё? Надеюсь вы летите не в Мордовию смотреть его новые хоромы?
Неизвестная расхохоталась, чем похоже сняла с пожилого таможенника чары, наложенные Распутиным. Я сделал ещё шаг и протянул ему свой злосчастный паспорт.
— Вы мне ещё студенческий билет и зачётку протяните, молодой человек. Попрошу Ваш загранпаспорт.
Распутин оглянулся, мгновенно оценил ситуацию и устремил свой гипнотический взгляд сначала на таможенника, который сразу как-то сник и сдулся, а потом и на Матильду-Михалину, которая после этого мгновенно потеряла интерес к моей персоне.
— Куда это Вы? — послышалось за спиной Распутина. — Выход из международной зоны запрещён.
Голос принадлежал молодому охраннику, который с интересом наблюдал за развернувшейся сценой. Распутин обернулся к нему и установил зрительный контакт.
— Не надо меня гипнотизировать, я не поддаюсь на такие штуки, — промолвил охранник. — Вот сейчас сообщу куда следует про Ваши проделки. Что это Вы себе позволяете?
Распутин подошёл к нему вплотную и взял за руку своей левой ладонью, а взгляд устремил точно в переносицу. Молодой человек растерянно захлопал глазами, хотел что-то сказать или прокричать, но уже через несколько секунд подобно прочим обмяк и потерял к нам интерес.
— Экий шибутной, — усталым голосом, хотя и немного