– Ну-ка, двинься, красный беретик. – Мужчина потеснил юношу бедром, нагло усаживаясь рядом, а затем снял шляпу и взъерошил собственные волосы.
– Она там? – тихо спросил Рэд.
– Да. И не только она, треть деревни точно. Невозможно даже сказать, сколько там человек и как давно это случилось. Полагаю, еще во времена Инкурсии, – выдохнул мужчина.
– Но как же… она прислала нам весточку? – севшим голосом спросил Рэд.
– Это был перевертыш. Они ловко мимикрируют под людей и могут перенять часть личности жертвы с воспоминаниями. До последнего ты даже понять не сможешь, что перед тобой чудовище. Тебе повезло, что у меня был заказ как раз на него. Я пошел длинным путем, поскольку не думал, что это перевертыш, притворившийся человеком. Думал, люди пропадали из-за волколака в лесу, но нашел следы и спохватился, когда вспомнил тебя. Успел вовремя.
– Спасибо. Как я матушке это скажу?
– Лучше, если это сделаешь ты, – неожиданно мягко сказал Мастер. – Подумаешь об этом на обратном пути. Верну тебя домой, к тому же твои раны надо будет еще осмотреть. Она же не успела тебя цапнуть?
– Нет, – рассеянно ответил Рэд.
– Нам придется прибраться здесь, если ты понимаешь, о чем я.
– Достойное погребение?
– Достойное погребение.
– Хорошо. Дайте мне еще пару минут. – Рэд отвернулся, сжал кулаки и посмотрел на догорающее над лесом солнце. А затем надел красный берет.
Несоответствия
Евгения Липницкая
Мотоцикл возник из ниоткуда, соткался вмиг из осенних сумерек и вот уже летит прямо навстречу, слепит желтым глазом, ревет, как мифический циклоп. Настя отшатнулась инстинктивно, тело само рванулось в сторону, освобождая дорогу железному монстру. Слишком быстро. Слишком сильно. Невысокий парапет моста не спас от падения. Она неловко взмахнула руками, но беспощадная сила инерции уже влекла ее вниз, к черной, маслянисто блестящей воде. Оглушенная ударом, Настя погрузилась в холодную глубину.
«Держи крепче! Тащим!»
«Смотри, зашевелилась. Жива!»
Темнота говорила на два незнакомых голоса. Настя закашлялась, выплевывая мутную речную воду. Тело окоченело от холода, в груди и животе тугими клубками сворачивалась боль. «Ну вот, – одобрительно пробасили над головой, – другое дело. Выдумала тоже, дуреха, с моста прыгать!» Разлепить мокрые ресницы вышло не сразу. Глаза щипало, как от мыла, Настя потерла их костяшками пальцев, заморгала, сощурилась на свет фонаря. Размытые силуэты, склонившиеся над ней, постепенно обретали четкость. Спасителей было двое. Один тощий и лопоухий, совсем мальчишка, другой широкоплечий, грузный, темная борода топорщится вокруг добродушной щербатой улыбки. Вероятно, его отец или дядя. Оба глядели с облегчением. Рядом, на гальке, валялись спутанные удочки, темнела резиновая туша надувной лодки.
– Ну что, пришла в себя? Хорошо. Голова, руки-ноги – все цело?
Бородач помог Насте сесть, накинул на дрожащие плечи пахнущую дымом и рыбой ветровку. Вложил в ледяные пальцы металлический стаканчик от термоса, полный обжигающего чая. Она принялась сбивчиво благодарить его, но мужчина только отмахнулся.
– Не за что. Ты, главное, больше так не делай. – Он сурово сдвинул брови. – Поняла? Дурость эту из головы выкинь!
– Да не хотела я падать, – шмыгнула носом Настя, – мотоцикл навстречу вылетел, еле увернулась. Равновесие потеряла, ну и вот…
– Мотоцикл, – протянул бородач. По всему было видно, что он не особенно верит Настиному объяснению. – Живешь-то где?
– На Молодежной, двадцатый дом.
– Недалеко, выходит. Тем лучше. Давай, залезай в машину, подкинем тебя домой, раз такое дело. Не ходить же тебе мокрой по улицам.
Вечерний двор встретил их непривычной тишиной: ни собачников с питомцами, ни любителей поздних посиделок на лавочке. В машине Настя успела согреться, но не обсохнуть и теперь дрожала на холодном октябрьском ветру так, что едва попадала в кнопки домофона. Увы, ключи остались где-то на речном дне вместе с телефоном, наушниками и прочим содержимым сумки. К счастью, мать откликнулась быстро. Увидев мокрую, замерзшую дочь в сопровождении незнакомца, всплеснула руками, принялась хлопотать над ней, как над младенцем. Настя не спорила. После всех треволнений этого вечера возможность забраться в горячую ванну казалась подарком судьбы. Распаренная, розовая, завернутая от макушки до пят в махровый халат, она клевала носом над тарелкой пельменей, в сотый раз пересказывая для мамы подробности своего чудесного спасения. Но расслабиться не выходило. Смутная, безотчетная тревога липла к гортани, заставляла вновь и вновь оглядываться по сторонам. Что-то было не так.
Настя вздохнула, встретившись взглядом с бледным двойником в оконном стекле. Во дворе уныло завывал ветер, срывал с оголившихся веток последние редкие листья, бросал на подоконник горсти летучих ясеневых семян. И тут ее осенило. Настя вскочила, заставив маму прерваться на полуслове.
– Что случилось, доченька? Что там такое?
Она не ответила. Прижавшись почти вплотную к оконному стеклу, во все глаза смотрела во двор, на деревья.
– Мам, у меня глупый вопрос, но ты не удивляйся, просто ответь, пожалуйста. Что за деревья растут у нас во дворе?
– Деревья? – растерянно переспросила мать. – Да обычные… Высокие. Листья ажурные, семена их вон летают везде. То ли ясени, то ли клены, я уже сто лет внимания на них не обращала. Хочешь, сейчас в поисковик забью, уточню название?
Настя молча покачала головой. Не было никакой необходимости уточнять название этих деревьев: их вытянутые тонкие силуэты абсолютно не походили на привычные ей каштаны. Те, раскидистые, кряжистые, до поздней осени держались за ржавые пятипалые листья и забрасывали двор колючими зелеными мячиками с глянцевыми орешками внутри. Настя отлично помнила, как сидела в их тени с книгой, волнуясь перед вступительными экзаменами, а еще как дворовая детвора вечно устраивала «перестрелки» каштановыми плодами, за что непременно получала нагоняй от кого-нибудь из взрослых. Она помнила шершавость коры и сладкий запах белых свечек-соцветий. Вот только внезапно все эти воспоминания оказались ложью.
– Доченька, ты бледная такая, присядь лучше.
Мама обняла Настю за плечи, усадила за стол, принялась заботливо обмахивать кухонным полотенцем. Настя выдавила улыбку, лишь бы ее успокоить, но реальность, раз давшая трещину, продолжала расползаться по швам. Она глядела по сторонам диким, враз обострившимся взглядом и замечала все новые и новые несовпадения. Другой узор ламината на полу, непривычно холодный оттенок стен, новую кружку в раковине, невесть откуда взявшуюся вышивку в рамке. Но главное, отчего кожа вмиг покрылась противными мурашками, – встревоженные