Настя плохо запомнила, что было дальше. Как оттолкнула она лжемаму и выскочила из кухни, как носилась по квартире с безумным видом, ощупывала стены, шторы, двери, шкафы и столы, как вскрикивала, будто от боли, всякий раз, когда натыкалась на новое несоответствие между воспоминаниями и реальностью. Как выскочила, роняя тапочки, из дому, сбежала вниз по лестнице-подменышу в ставший вдруг чужим родной двор, как исследовала каждый его сантиметр и слишком многое не узнавала. Как внезапно разрыдалась от ужаса и бессилия, когда женщина, считавшая себя ее матерью, встревоженная, перепуганная до икоты, уводила ее с детской площадки, кутала в пальто и все спрашивала, хорошо ли она себя чувствует. Все заглядывала огромными чужими глазами в застывшее Настино лицо.
Всю ночь Настя не спала, пыталась осмыслить происходящее и не находила ответов ни на один из своих многочисленных вопросов. Больше всего она надеялась, что при свете солнца вчерашний вечер обернется простым недоразумением, а все различия между действительностью и памятью развеются, как дурной сон. Утром выскользнула из дому пораньше, чтобы не пришлось объясняться с лжемамой. Торопилась так, что чуть не столкнулась на выходе со двора с Зоей Павловной, что жила этажом выше. Та по обыкновению гуляла с болонкой по кличке Принцесса.
– Ой, простите, пожалуйста! На пары опаздываю.
– Ничего, ничего, милая. Беги, – сердечно улыбнулась соседка и потянула застывшую на месте Принцессу за нежно-розовый поводок.
Собака не двинулась с места. Всегда приветливая, сохранившая и в преклонном возрасте обычную для своей породы игривость, Принцесса застыла на полусогнутых ногах, поджала хвост, вздыбила шерсть и утробно рычала, не сводя с Насти полных страха и ненависти глаз.
– Совсем стара стала, Принцесса? – удивилась Зоя Павловна. – Соседей не узнаешь?
Собака мелко дрожала, скалила зубы, а потом вдруг рванулась вперед, сколько хватило длины поводка. Настя чудом успела отскочить, челюсти Принцессы клацнули в каком-то сантиметре от ее щиколотки. Зоя Павловна запричитала, принялась ругать собаку, но та будто не слышала хозяйки, рвалась с поводка, заходилась злобным, громким до хрипоты лаем. Настя неловко попятилась, пробормотала что-то вежливо-неразборчивое, что могло бы с натяжкой сойти за прощание, и поскорей зашагала обратно к дому, торопясь убраться подальше от спятившей Принцессы. Но сюрпризы городской фауны на этом не закончились.
Не успела Настя отойти и на десяток шагов, как услышала короткий свист крыльев над головой. Обернулась и едва успела пригнуться – прямо на нее пикировал голубь. Острые коготки царапнули руку. Птица пронеслась мимо, но тут же развернулась, взмыла вверх, заходя на новый круг. Настя оглянулась и замерла от ужаса. Со всех сторон, со всех окрестных деревьев и крыш поднимались на крыло птицы: голуби, воробьи, синицы, вороны – разнокалиберные пернатые снаряды, нацеленные, сомнений не было, на нее одну. Настя прикрыла голову руками и побежала через двор к подъезду. Шум многочисленных крыльев настиг ее на середине пути, обрушился ураганом перьев, клювов и когтей, оглушил писком и карканьем. Она бежала, спотыкаясь, вслепую, подвывая в голос от боли и невыразимого животного ужаса. Настя ввалилась в тамбур. Хлопнула за спиной дверь, отсекая птичий гомон и хлопанье крыльев. Несколько мелких пичуг, не успев сообразить, что к чему, ударились с лету в стену и упали бездыханными, остальные, потеряв ее из виду, тут же утратили всякую враждебность, покружили немного над двором, будто в растерянности, и разлетелись по своим птичьим делам. Настя бессильно сползла по стенке на пол, запустила окровавленные пальцы в растрепанные, полные пуха и перьев волосы и тихонько, будто раненое животное, заскулила.
Кто-то из соседей позвал «мать», та – в лице ни кровинки – слетела вниз в одной пижаме, подхватила Настю под руку, потянула «домой». Но та вырвалась, сама от себя не ожидала такой силы и ярости, закричала, чтобы не смели ее трогать, что все вокруг ненастоящее. И что все они, неловко столпившиеся на лестничных площадках, не те, кем хотят казаться, требовала отстать, отпустить ее к настоящей маме, в настоящую жизнь. Минут через десять подоспела скорая. Увидев невозмутимых крепких санитаров, Настя сникла, замолчала, только всхлипывала тоненько, по-детски.
Разговор с врачом вышел короткий и скомканный. Вердикт прозвучал как приговор – госпитализация. Не прошло и часа, как Настя оказалась в приемном отделении. Женщина, которая считала себя ее матерью, тоже была здесь, заплаканная и осунувшаяся. А потом ушла и она. Настя осталась один на один с паникой.
Поначалу отчаяние накатывало волнами, того и гляди утопит. Настя пыталась объяснить, что произошло недоразумение. Ее внимательно слушали, кивали, записывали что-то в солидный кожаный ежедневник и назначали новые таблетки. В конце концов она сдалась, поплыла по течению больничного безвременья, не спрашивая больше, куда и зачем. Переводы из палаты в палату, где она одинаково дичилась всех соседок, обходы, таблетки, от которых голова будто наполнялась одуванчиковым пухом, безвкусная еда, участливые врачи с равнодушными взглядами, отсутствие вилок в столовой, короткие неловкие свидания с женщиной, что считала себя ее матерью, кино по вечерам в комнате отдыха – жизнь эта постепенно стала казаться Насте даже выносимой. Единственное, что в больничной рутине внушало ей ужас, который даже препаратам не под силу было подавить, – это прогулки. Для Насти каждая встреча со скудной городской флорой и фауной означала только одно: опасность. Ее жалили осы, кусали муравьи, на нее нападали птицы, лаяли через забор собаки. Но худшим стал день, когда во двор клиники забрела кошка. Увидев располосованное когтями лицо пациентки, заведующий отделением позволил ей некоторое время пропускать прогулки, но подчеркнул, что мера временная. Настя молча кивнула, благодарная хотя бы за несколько дней передышки, дождалась, пока закроется за доктором дверь, и свернулась калачиком поверх выцветшего одеяла.
Тогда к ней и подсела Рита. Настя давно замечала на себе ее цепкий взгляд, но намеренно держала дистанцию. Рита ей не нравилась. Румяная, смешливая, темные волосы чуть тронуты сединой, легко находит общий язык с медперсоналом – для этого места она казалась какой-то слишком нормальной, будто угодила в палату по ошибке. Не чувствовалось в ней характерного для здешних обитателей надлома, даже кошмары ее не терзали.
– Привет! Неслабо тебе досталось, подруга.
Настя бросила на нее хмурый взгляд, но по обыкновению промолчала. Царапины саднили, сердце только-только оставило попытки выскочить из груди, и меньше всего ей хотелось вести бессмысленную беседу об очевидном.
– Не принимает тебя этот мир, да? – усмехнулась Рита. – И не примет. Им, – она кивнула на дверь, – не