Каждое слово сочилось ядом и голодной тягой. Сможет ли он сопротивляться? Или его душа обречена пасть?
* * *
Хэллоуинская ночь навалилась на город. Артур стоял у окна, глядя на редкие огоньки фонарей. С улицы доносился детский смех – далекий, он все равно резал слух. Но страшнее было осознание: Артур менялся. Необратимо. Никто не мог этому помешать.
Недели попыток избавиться от печати закончились провалом. Он сжигал, топил, закапывал камень. Бесполезно. Он возвращался – под подушку, в карман; однажды Артур проснулся, сжимая камень в кулаке.
А вскоре появились отметины. Сначала тонкие полоски на ладонях, потом царапины стали глубже, шире. Кожа на плечах и спине огрубела, приобрела серый оттенок. Отражение пугало. Глаза горели красным, зрачки вытянулись в щели, зубы казались длиннее и острее.
Все началось в Хэллоуин, двадцать лет назад. Им же, видимо, и закончится.
Страх и злоба раздирали Артура. Бороться или сдаться? Это была война с самим собой, с пробуждающимся зверем внутри. Каждый рывок лишь укреплял хватку твари. Все попытки избавиться от камня выглядели жалко и трагикомично.
Стрелки часов приближались к полуночи. Ко времени расплаты или посвящения.
Артур ждал их раньше, но тени пришли только под утро. Те самые, из сна, из камня. Они звали Артура по имени голосами старых друзей. Он решил пойти к Ирвину – почему-то теперь захотелось набить ему морду, – но на выходе глянул в зеркало и отшатнулся. Оттуда смотрел не человек. Огромный зверь с горящими глазами и оскаленной пастью.
И дикий рев разорвал тишину пустого дома.
Безлунная ночь приглушила звуки и огни. Воздух стал плотным, тьма казалась живой. Артур замер перед воротами старой церкви. Он готов был исповедоваться, признать: всему виной его трусость, глупость, грех. Тогда Артур сбежал, бросил друзей и родных. А зло осталось ждать.
Шаг через порог дался очень тяжело. Артур даже не заметил, как стих ветер, замерли тени. Заколоченные двери вдруг медленно отворились, словно не было этих двадцати лет.
Внутри церковь едва держалась. Сгнившие бревна пошли трещинами, балки провисли, шпиль обрушился. Пахло сыростью и запустением. Но звериный нюх позволял учуять кое-что еще.
Артур вытащил охотничий нож. Холодная сталь немного привела в чувство. Он человек. Пока что.
От камня исходило сияние, которое с каждым шагом становилось ярче. Стены задрожали. Артур встал перед алтарем, сжав в пальцах пульсирующий камень. Зверь ждал освобождения. Но Артуру было уже все равно.
– Ты не получишь меня, сволочь, – прошептал он.
То, что слушало из камня, не понимало слов. Оно понимало лишь страх и силу.
Артур крепче стиснул нож. Если эта тварь питается грехами, то он станет для нее последней трапезой.
– Назови мое имя, – потребовало Существо, бесплотными пальцами сжимая горло Артура.
– Нет, – ответил он.
И тогда все повторилось.
Тьма хлынула из воздуха, из трещин в стенах, из собственной тени Артура. Плотная, маслянистая, она растекалась по полу, шипела, поднималась по ногам. Запах гниющей плоти ударил в ноздри. Мрак и свет смешались в безумном танце. Что-то внутри тени дрогнуло и сломалось. Тишину взорвал низкий рев, не принадлежащий ни человеку, ни зверю.
И тогда Артур понял. Все это время он боролся не с камнем, не с древним злом. Он боролся с собой. Зверь всегда был внутри. Камень лишь разбудил его.
Артур поднес нож к груди. Один удар – и все закончится. Но рука не повиновалась. Слишком поздно. Тьма заполнила легкие, текла по венам вместо крови. Боль разрывала мышцы. Первый крик зверя, вырвавшегося на свободу. Глаза застило красной пеленой, тело стало чужим. Тяжелым, сильным, жаждущим.
Когда Артур уже почти потерял человеческий облик, он увидел силуэт у входа в церковь. Ирвин стоял там со старым револьвером в руках.
– Прости, друг… – Знакомый голос был еле различим в рвущемся из груди вое. – Я хотел защитить Роба. Он нашел чертов камень, и я предложил себя взамен. Да только ты тогда понравился ему больше.
Артур хотел что-то сказать, но забыл, как это делается.
Доски вокруг затрещали, охваченные пламенем. Огонь взметнулся к потолку, и алтарь рухнул с грохотом. Вместе с ним тьма выплеснулась наружу, разрывая воздух торжествующим рыком.
На рассвете местные нашли только дымящиеся обломки, звериные следы, ведущие в лес, одну стреляную гильзу и черный камень среди пепла. Снова холодный как лед.
Но внутри него билось человеческое сердце.
Матушка
Елена Михалёва
Слухи про старуху ходили разные. Кто-то говорил, что она просто местная сумасшедшая, которая бормочет себе под нос, потому что из ума выжила. Другие верили, что она ведьма, способная навести порчу, поэтому церковь стороной обходила и нательного креста не носила. А некоторые шепотом величали ее матушкой, ласковой и строгой, умевшей избавить от любых болезней. Так или иначе, взрослые избегали старуху, а дети боялись так, что удирали от нее, едва заметив.
Даша совсем старуху не помнила, потому что та умерла лет десять назад, до того как девочка пошла в первый класс.
С тех пор старый дом с двускатной крышей и печной трубой пустовал. Он покосился. Окна давно переколотили камнями. Сквозь доски трухлявого крыльца пробилась чахлая осинка. Сад вокруг дома одичал и зарос крапивой. Однако даже местные маргиналы и бродячие собаки не смели туда соваться. Дом стоял среди бурьяна на окраине их крошечного городка. Пустые окна печально уставились на кукурузное поле, за которым узкой зеленоватой лентой вилась река.
Город у них был маленький. В центре стояли панельные пятиэтажки, а вся окраина больше напоминала деревню с частными домиками и дачами. Сплетни здесь распространялись очень быстро. А среди старшеклассников они смаковались с особым удовольствием. Например, самые отчаянные могли похвастаться тем, что лазили в заброшенный дом, чтобы сделать там пару фотографий или погадать. Последним увлекались школьницы, которые верили: то, что нагадаешь в жилище покойной ведьмы, обязательно сбудется.
Из-за этой глупости все и случилось.
Вечером тридцать первого октября Даша, Лариса и Регина оделись потеплее, прихватили с собой колоду карт и пару фонариков. Батарейки они проверили заранее – не хватало еще остаться без света в заброшенном доме, чтобы от первого же шороха заработать инфаркт.
Школьницы храбрились, подначивая друг друга и смеясь, пока шли по темнеющим улочкам к окраине. Но перед заветным забором их смех стих. Все трое остановились, не решаясь ступить дальше.
Старый дом смотрел на них жуткими провалами