– Мы за посылкой пришли, – сообщил Сева.
Мужичок протянул руку, демонстрируя жест, который не требовал перевода на другие языки, и Сева тут же опустил три сигареты в раскрытую ладонь.
– Ещё.
– Охренел?
– Посылки две.
Сева принялся шлёпать себя по карманам, но сигарет, видимо, больше не нашёл.
– Я отдам, – произнёс Яр из-за его спины.
Мужичок без всякого доверия посмотрел на него.
– Мы отдадим, – повторил Сева, – посылку откроем и сразу отдадим.
Яру почему-то стало противно – от этого мужичка и от Севы, который унижался перед каким-то козлом, и от самого себя, потому что снова ничего сделать не мог. Умом понимал, что надо бы радоваться, что ему хоть кто-то сейчас помог, и всё равно не мог избавиться от тошноты.
Мужичок поколебался и исчез за дверью, а затем одну за другой вытащил две коробки и грохнул их на бетон:
– Перегруз. Но хрен с вами, посчитал одну за февраль.
Яр инстинктивно кивнул, а Сева вслух поблагодарил.
Те посылки, которые Яр получал до сих пор, вскрывались под наблюдением ментов. Здесь ничего такого не произошло – они с Севой молча оттащили обе в закуток и, установив на снегу, принялись открывать.
Яр равнодушно рассматривал лежащие внутри вещи, которые за последние месяцы успели стать привычными и не стоили для него ничего – сахар, консервы, сигареты, пакетики супов. Всё это нисколько не говорило ему о Яне. Посылки вообще будто бы собирал кто-то другой.
Сева радостно извлекал то одно, то другое, и говорил, что всё это очень хорошо и что-то вроде «Живём», а Яр не чувствовал ничего.
И только когда Сева извлёк из блока одну пачку сигарет и направился вместе с ней обратно к ларьку, Яр увидел письмо.
В глазах защипало. Белый листок был втиснут между всех этих бесполезных вещей и поначалу казался чем-то случайным – может, забытым чеком или обёрткой от чего. Когда же Сева доставал сигареты, бумага выпала, и Яр увидел неаккуратные, летящие, будившие в груди смутную тревогу буквы. Всего одна строчка, в которой Яр не увидел для себя ничего, и под ней буква с точкой: Я.
Яр сжал письмо в руке и закрыл глаза. В который раз за этот день к горлу подступил доселе незнакомый ком.
Потом он заставил себя открыть глаза и в третий раз с того момента, как взял в руки письмо, прочёл:
«Если что-нибудь нужно – позвони». А. Дальше адрес – какой-то новый, Яр даже не сразу понял, что за район – и номер телефона, которого Яр тоже не знал.
Что-то было в этом, чего Яр не мог до конца осознать – будто весточка с того света. Новый номер, о котором Яна зачем-то решила ему сказать.
Здесь, на зоне, был общий телефон. Яна, наверное, должна была об этом знать. Но почему она решила оставить свой номер именно сейчас, Яр не мог понять.
Вернулся Сева, а Яр всё ещё держал письмо в руках. Что там, Сева спрашивать не стал – только прокашлялся и спросил с вернувшейся неловкостью:
– Пойдём?
– Куда? – Яр непонимающе посмотрел на него.
– Я бы в больничку… Но если не хочешь, то надо до обеда вещи перенести.
Смесь боли, злости, ненависти к самому себе снова накатила с головой, но вылилась почему-то совсем в другое:
– Слушай, Хрюня… Нахрена тебе это всё? Шёл бы к себе.
Сева вздрогнул и будто бы отодвинулся чуть-чуть, но не от страха, а почему-то ещё, но никуда не ушёл. Только молча продолжал на Яра смотреть.
Яр прикрыл глаза. Он прикармливал Севу, грел. Давал ему поручения и платил довольно хорошо. Но ему и в голове не приходило говорить с петухом или думать о нём.
Сейчас брезгливость мешалась с какой-то странной жалостью – то ли к Севе, то ли к себе, но он вдруг произнёс то, чего не говорил, наверное, никогда:
– Извини.
Яр поднял взгляд и снова посмотрел на Севу.
– Ничего. Но долго мне нет резона терпеть.
– Спасибо… За всё.
Сева кивнул и на секунду прикрыл глаза, стирая с лица последние тени обиды. А Яр вдруг увидел его как-то по-новому – перед ним стоял совсем ещё молоденький паренёк. Необычно живой.
– Пошли, – Яр встал и, поморщившись от накатившей боли, поднял в руки одну коробку. – Поделюсь, если поможешь донести.
Они вместе перекладывали вещи Яра, и это казалось диким – из угла у окна, где у Яра было отгорожено несколько шконок, в угол у самой двери. Яр смотрел на ворох вещей, еды и одежды, которые непонятно как нужно было теперь здесь уместить – место под шконкой, которое не занимали обычно, теперь, похоже, предстояло занять ему самому. От этой мысли и от всей ситуации к горлу снова подкатила тошнота, и Яр посмотрел на Севу почти просительно, сам не зная, чего хочет от него. Яр так и не сказал это, но в его глазах читалось: «Не могу».
– Никто не может, – ответил Сева вслух и отвёл глаза. – Или ты думаешь, я педиком был рождён?
Яр помолчал, но через какое-то время, уже раскладывая блоками пачки с сахаром, произнёс:
– Я так не думал никогда. И вообще… против педиков не имею ничего.
– А я имею! – Сева с неожиданным вызовом посмотрел на него. – Имею, потому что… Потому что это всё… дерьмо… – он стукнул кулаком по стене.
– Ладно, – Яр инстинктивно поднял было руку, чтобы коснуться его, но тут же остановил. Сева опустил взгляд на его пальцы и зло произнёс:
– Что? Зашквариться брезгуешь ещё?
– Да пошёл ты, – Яр отвернулся и, уложив последние коробки с едой, посмотрел на шконарь. Сверху не спал никто – здесь, в самом вонючем углу, шконок вообще было меньше, и все они были пусты, но Сева всё равно на них никогда не залезал.
На Яра же снова накатило это чёртово: «Не могу». Он почти физически не представлял, как может втиснуться туда, на пол, и потому просто сел сверху и стал ждать.
Зеки по одному возвращались с обеда.
На него не смотрел никто – как будто Яр вот так разом перестал существовать.
Хотелось орать матом, хотелось схватить кого-нибудь за грудки и проорать, напомнить, как тот заискивающе смотрел на Яра всего пару недель назад, как выпрашивал кассеты и пропуск в тренажёрный зал, но Яр продолжал сидеть, только иногда повторял