— Вот зря ты это затеял, господин консул! Меня не слушаешь, так Иргиль свою послушай! Не надо самому ехать, я все и так тебе расскажу! Там и смотреть-то не на что, так…
Отключаюсь и воспринимаю голос половца, как белый шум. В таком духе он гундосит с того момента, как мы тронулись из лагеря, и я все еще терпеливо сношу его нытье. Потому как, во-первых, он не так уж и неправ, и с Иргиль действительно дошло чуть ли не до ссоры, а во-вторых, Куранбаса — награжденный мною герой и мне не хочется портить ему праздничный настрой.
Он приехал в лагерь два дня назад прямо с верховьев Днестра, где теперь находится главный невольничий рынок северного Причерноморья. С окончанием Западного похода туда пришлось перебраться из Луцка, потому как оставаться на территории подконтрольной Даниилу Галицкому стало невыносимо. Князь явно спутал наше предприятие с дойной коровой и насел по беспределу. Его тиуны тянули деньги по любому поводу и без оного, и в конце концов Куранбаса не выдержал. Договорившись с тысячником Бурундая Бельбеем, он перенес свою ставку в верховья Днестра, в местечко, которое заплывающие сюда генуэзцы называли Тегеначчо, а ордынцы и местные просто Тигина. Здесь дело сразу пошло в гору, потому как сам Бурундай взял Куранбасу под свое покровительство. Старый вояка отлично понимал, что наличие своего рынка, где войско может обменять захваченную добычу на полноценное серебро, так же важно для независимости его власти, как и само непобедимое войско. До появления Куранбасы полон нужно было гнать на рынки с устойчивым спросом на рабов, а ближайшие места, где таковой имелся, находились далековато. Устоявшийся рынок сложился либо на Волге, в Сарай-Берке или Булгаре, либо в Крыму или Болгарии, а это кроме убытков означало еще и то, что оттуда всегда могли влиять на политику Бурундая, а он этого терпеть не мог.
Спрос, как известно, рождает предложение, и степные батыры с утроенной энергией взялись за ограбление соседних стран. Рейды малых орд начали регулярно опустошать Валахию и Румынию, грабить на Волыни и громить Польские и Венгерские пограничные княжества. Оттуда они гнали полон на рынок Тигины, где Куранбаса долгое время оставался единственным покупателем. Скупая измученных и обездоленных людей, он по возможности их подлечивал, подкармливал, а затем отправлял караванами на север Черниговского княжества, где я заселял пустующие земли от Мозыря до Новгород-Северска.
В общем, благодаря стараниям Куранбасы с юго-западной степи теперь, кроме страшной угрозы, шел и постоянный приток людей так необходимых на разгромленных южнорусских землях. За сие усердие я встретил его как героя. Перед выстроенным корпусом наградил именным оружием, чистокровным жеребцом и тысячью тверских рублей серебром. Созвал на пир всех офицеров корпуса и именитых людей, что были на тот момент в лагере.
Праздник удался на славу, а заодно я совместил приятное с полезным. Черниговский князь и посланник Ростислава Смоленского все еще торчали в лагере, надеясь разрешить вопрос с Мозырем. Оба уже начали терять терпение, и пир послужил прекрасным поводом возобновить диалог. После застолья я переговорил с Романом Михайловичем Черниговским. Поначалу разговор не заладился. Князь настаивал на том, что Мозырь должен отойти ему по праву наследования и мне, как консулу Союза, следовало бы придерживаться законов, а не творить беспредел. Я же после того как ввернул, что свои права надо бы отстаивать с мечом в руке, а не выжидать, чем чужая драка закончится, намекнул, что он может получить отличную компенсацию за Мозырь, ежели поддержит меня в одном деле. На его вопрос, о чем речь, я лишь напомнил ему о городище Остер, что на самой границе Черниговского и Киевского княжеств. Этот городок принадлежал когда-то Чернигову, но Александр Ярославич забрал его под себя.
Роман Михайлович Старый калач тертый и, почуяв выгоду, сразу же сменил свое мнение строго на противоположное. Остер для него был куда предпочтительнее, и он тут же уверил меня, что на него можно рассчитывать.
Практически такой же разговор получился у меня и с посланником Ростислава Смоленского, только вместо Остера я посулил Смоленскому князю вернуть ему его же городок Могилев, недавно занятый литовцами. Посол нашел размен приемлемым и пообещал вернуться с решением князя.
Единственный вопрос, который пока не решился — это Киев. Представитель киевского боярства Кучум с первого же знакомства не внушил мне доверия. Слишком уж ушлый и вертлявый! К тому же за ним не просматривалось лучших людей киевских, да и серьезных мотивов идти против своего князя я тоже у него не нашел. Доверять такому человеку как-то рука не поднималась, и потому я решил подождать приезда гостей посолидней.
Вчера как раз прибыл тот, кого я ждал. Киевский боярин Ярим Истомич был мне давно известен тем, что у него к князю Александру имелся свой счет. Тот его и с поста тысячника подвинул и в порубе держал будто татя лесного. Несмотря на нелюбовь княжью, как мне донесли, боярин своего авторитета в городе не растерял, но сидел тихо и не высовывался.
«Такому человеку есть что приобрести в случае перехода Киева под мою руку, а значит, разговор с ним будет более предметным». — Так я решил для себя и позвал его собой в поездку, дабы не откладывать дело в долгий ящик.
Поездка наметилась невзначай. После хвастовства Куранбасы о том, сколько полона он выкупил и сколько отправил на север, я вдруг вспомнил, что сейчас мы как раз стоим недалеко от полосы моих выморочных земель и лучшего случая посетить их вряд ли представится.
Эта часть границы была в ведении корпуса Хансена, и где-то здесь на реке Терюха он должен был поставить острог, вокруг которого следовало селить выкупленных крестьян. Прикинув расстояние и наличие свободного времени, я решил, а почему бы и не съездить, да не взглянуть, каковы там дела на земле, а не на бумаге.
Ближайший острог Любеч был в трех днях пути, и, не затягивая в долгий ящик, мы выехали на следующий день с рассветом. Калида, конечно же, возражал, Иргиль разозлилась настолько, что вообще перестала со мной разговаривать, но я все-таки настоял на своем. В карете ясное дело по степи далеко не уедешь, поэтому пришлось взобраться в седло.
Сразу признаюсь, Иргиль была права, и первый день дался мне нелегко. Кобыла у меня хоть и смирная, но едва зажившие раны сразу же дали о себе знать. Тело заныло, внутри что-то закололо, в общем еле