– Нам пора? – тихо прозвучало предложение.
Снова – старенькая машина Дэвида, тёплый воздух в салоне, пахнущий бензином и затхлой обивкой. Дорога вела к госпиталю при Университете Пенсильвании, где ожидала встреча. При входе в здание ударил в нос тяжёлый аромат – смесь антисептиков, стерильного порошка и лекарств, запах больницы, в котором всегда есть что-то от холодного металла и влажного стекла.
- Фу-ух…, – вырвалось тяжёлое дыхание, будто грудь сдавило.
Запахи – самые цепкие хранители воспоминаний. И вместе с этим запахом вернулась память: белые простыни, гул аппаратов, тишина перед приговором смерти. Шаги ускорились, взгляд уткнулся в пол, словно он был единственной опорой. Лампы дневного света казались слишком яркими, больно резали глаза. Лёд начал растекаться по ладоням и ступням – знакомое ощущение.
"Посттравматический синдром?" – мелькнула мысль, от которой холод усилился. Несколько месяцев назад в другом госпитале тело реагировало точно так же. Это явно не случайность.
– Ты устал, – голос Дэвида прорезал полусонное оцепенение.
– Что?
– Выглядишь плохо.
– Да ты сам не лучше, – прозвучал ответ, и в нём было что-то сродни зеркалу.
Дэвид натянуто улыбнулся, провёл ладонями по лицу, пытаясь стереть бледность и напряжение, но пальцы лишь подчеркнули резкие линии усталости.
Коридор больницы пахнул резким антисептиком и старой бумагой, а лампы давили холодным светом – всё вокруг звучало механическим гулом и редким шорохом шагов. Тяжёлое молчание прервалось чьим-то голосом из глубины коридора:
– Дэвид!
Подняв взгляд, встретились глаза с мужчиной лет тридцати восьми, напряженно стиснувшим челюсти. Он стоял, как натянутая струна, за спиной прятался ребёнок с тревожным, большим взглядом.
Дэвид тепло поздоровался, потом представил:
– Юрий Романов – а это….
Голос замер, и из-за ног отца показалась маленькая девочка. Дэвид назвал её мягко:
– Мила Романова.
Кивок, короткое приветствие, и затем фраза, произнесённая спокойно:
Сергей Платонов. Можно называть Шоном….
Не успела фраза окончиться, как Юрий рванул вперёд и сжал обе ладони крепко, так что пальцы дрожали. В глазах – слёзы и бессильная благодарность.
– Вы поддерживаете это лечение! Спасибо вам, правда, спасибо! – голос срывался, слова шли прерывисто, как дыхание после бега.
Уступить рукопожатию было невозможно – отец не отпускал.
– Мы бы никогда не справились с оплатой…, – торопливо добавил он, губы дрожали.
Слова будто прилипали к губам от недостатка сна и надежды. Спокойный ответ:
– У этой помощи есть свои причины; не стоит чувствовать себя обременёнными.
– Нет, это не бремя…, – Юрий мотал головой, но в голосе всё равно слышалось: "как отблагодарить?"
Несмотря на сдавленность, эмоции отступили, отец приобнял дочь за плечо, плотно прижал к себе, как защитник.
– Можно подождать? Жду брата, чтобы оставить Милу с ним…, – попросил он и отошёл.
Дверь в палату открылась, и сначала – привычный, холодный шёпот приборов: бип-бип-бип, ритмичные сигналы, тихое шуршание вентилятора. Дыхание вентиляторной трубки, равномерное и монотонное, заполнило комнату. Закрыв глаза на секунду, будто от боли, кто-то глубоко вдохнул – запах йода, перекиси и тёплой, влажной кожи.
Открыв веки, перед собой увидели палату, где аппараты словно окружали одно тело. В центре – женщина: её конечности были раздуты до бесформенности, кожа натянута и прозрачна, будто тонкая плёнка; лицо почти неузнаваемо, глаза – едва щелочки, полуоткрытые. Каждая вена, каждый бугорок выступали под натянутой кожей; тело напоминало человеческий шар.
Это была та, из-за которой пришли – Светлана Романова. Первое столкновение с судьбой, которую раньше называли русской рулеткой: пациентка, выпавшая на их удачу и беду одновременно. Стук приборов, тихое шуршание шлангов и хриплое вдох-выдох наполнили пространство – здесь и сейчас все планы и надежды обретали свой вес.
В палате, наполненной запахом антисептика и гулом приборов, раздался знакомый голос:
– Шон, ты здесь?
Тихое эхо пронеслось по стенам, и в проёме показалась Рейчел. На лице – мягкая улыбка, в которой таилась усталость долгих раздумий. Чуть позади шагнула Джесси, невеста Дэвида, её фигура держалась скромно, будто она не хотела лишний раз привлекать внимание.
Оказалось, что они прибыли ещё вчера, уже успели поговорить со Светланой Романовой и обсудить с лечащим врачом детали. Их присутствие здесь объяснялось просто и естественно: сегодня предстояло ввести препарат, для которого не существовало официального разрешения.
– Офф-лейбл, – слово, звучащее как сухой медицинский термин, но на деле означающее риск и шаг в неизвестность. Лекарство предназначалось совсем для другого, а теперь становилось шансом, пусть и сомнительным.
Рейчел была здесь именно для этого. Пациентский адвокат – человек, который должен защитить больного от того, чтобы его жизнь превращали в игру на выживание. Её задача – убедиться, что Светлана понимает, на что соглашается, и что решение принято добровольно.
Вскоре в палату вошёл Юрий Романов с мужчиной лет сорока пяти. Белый халат, серая проседь на висках, усталые, но внимательные глаза – профессор Джулиан Блейк. Дэвид поприветствовал его тепло и представил как своего лечащего врача, того самого, кто лучше других знал всю безнадёжность болезни Каслмана и всё же согласился поддержать попытку.
Скепсис, однако, не покидал его. На лице читалась тревога, когда он тихо, но твёрдо заметил:
– Дэвид, это опасно. Если бы речь шла только о тебе…. Но уговаривать других пациентов идти тем же путём…
– Ты видел результаты исследований, – возразил Дэвид. – Под этим есть основания.
– Но нет клинических данных. Опыт лаборатории и реальная жизнь – разные дороги.
Сравнение было простое и точное: машина, собранная в цеху, может идеально работать в теории, но на дороге её ждут ухабы и сбои. Рапамицин – как свежевыпущенный автомобиль, который ещё ни разу не выезжал за ворота завода.
Профессор качнул головой, явно не желая давать добро.
Тогда на постели слегка дрогнула рука. С усилием поднятая ладонь Светланы Романовой заставила всех замолчать. Рейчел мгновенно уловила её движение и подала блокнот с ручкой.
Кривые, дрожащие буквы:
– Я знаю.
Рейчел кивнула и, повернувшись к профессору, произнесла:
– В конечном счёте выбор остаётся за пациентом. Светлана прекрасно понимает, на что идёт.
Она присела рядом, осторожно коснувшись ладони больной. Голос стал мягким, почти материнским, но в нём звучала суровая откровенность:
– Этот препарат сильно ударит по почкам и печени. Боли, что мучают тебя сейчас, могут только усилиться.
Светлана слегка постучала ручкой по блокноту. Та же короткая фраза:
– Я знаю.
– Это иммунодепрессант. Организм останется беззащитным. Возможно, придётся жить в стерильной палате, без возможности даже обнять мужа.