Но вот прошли и экзамены, запахло весной. После долгого перерыва я опять появился в «Обществе шоферов», чтобы снова начать работать. Я узнал там, что Носэ давно не появлялся. Прошло еще с месяц от него не было никаких вестей. Впрочем, никто не придавал этому большого значения, считая, что нечего каждый раз беспокоиться о судьбе таких перелетных птиц, какими были мы. Единственно, кто тревожился за Носэ, это я, да еще наша хозяйка, которая относилась к нему особенно хорошо и всегда о нем заботилась. Время от времени мы с ней заводили разговор: «Куда это запропастился Носэ?», но ни один из нас не получал от него известий.
В конце апреля Носэ неожиданно объявился. По его словам, после экзаменов он вернулся к себе на родину, где скончался кто-то из родственников. Родиной его был небольшой городок в провинции Чугоку. Никакой перемены в Носэ я и тогда не обнаружил: как всегда, он серьезно и споро принялся за работу. Мы все успокоились. К этому времени мы с ним сделались уже неразлучными друзьями и часто бывали друг у друга в гостинице.
В начале мая, в один ясный солнечный день, нас вместе наняли в одну транспортную контору. Нужно было перевезти домашнюю обстановку какого-то лица, переезжавшего из Токио в свою усадьбу на берегу моря в Сёнан. Мы отправились на работу радостные и оживленные: нам редко приходилось работать вместе, а кроме того, предстояла приятная прогулка на автомобилях на побережье моря в этот чудесный, погожий день.
Нагрузив дополна два грузовика роскошной мебелью диванами, креслами, шкафами, прекрасными трюмо, пианино, ящиками, полными книг, мы выехали, направляясь к морю. Местом назначения оказалась красивая вилла капитальной постройки с белыми стенами, расположенная в сосновом бору, откуда открывался вид на море. Мы стали разгружать вещи, думая в душе каждый: какие счастливые люди бывают на свете. В это время к дому подъехал автомобиль, и из него, поддерживаемая сиделкой, вышла, едва держась на ногах, очень бледная дама, может быть, девушка. Мы перекинулись несколькими замечаниями в духе автомобильной философии о том, как все спутано в мире, где вещи и явления перемешались между собой без всякого различия.
Было уже далеко за полдень, когда мы закончили свою работу. Получив хорошие чаевые, мы направились в обратный путь по прибрежному шоссе. Моя машина и машина Носэ бежали рядом. Подъехали к какой-то скале. Неизвестно, кто из нас первый предложил сделать здесь небольшой привал. Поставили машины сбоку шоссе, а сами взобрались на вершину скалы, откуда открывался чудесный вид. День был невыразимо хорош. Мы с наслаждением растянулись на траве, покрывавшей верх скалы. Все, что тогда произошло и о чем я вам дальше расскажу, так отчетливо врезалось мне в память, что весь мир, который нас тогда окружал, до сих пор еще как живой стоит у меня перед глазами.
Небо было синее-синее, прозрачное и наполненное сиянием. Солнце, близившееся к закату, горячим золотом плавилось над морем, окрашивая в пурпур края белых облаков на западе. Гребешки волн сверкали ослепительными зайчиками, словно на синей поверхности моря плавали, переливаясь, огненные шарики. Горы Сагами и Изу, окружавшие море, реяли в голубовато-фиолетовой дымке, а возвышавшаяся над ними. Фудзи блистала, отчетливо вырисовываясь на фоне неба, перерезанная с одной стороны узким белым облачком. Мы лежали на траве, среди одуванчиков и фиолетовых цветов кашки, и полной грудью вдыхали запахи трав вместе со сладким ароматом беловатых цветов шиповника, наполнявшим воздух. Ветер совершенно стих. Мы были окружены каким-то розовым сиянием, излучавшимся от заходящего солнца. Снизу, от подножия скалы, доносился тихий шум прибоя. Кругом реяли жуки, наполняя жужжаньем этот сияющий воздух. Нам, привыкшим носиться днем и ночью по пыльным городским улицам, вся эта картина казалась каким-то сказочным сном.
Носэ вскрыл коробку с карамелью, я вытащил две бутылки пива, припасенные на случай отдыха в таком месте, и мы поделились друг с другом. Скоро наши головы уже кружились от легкого хмеля. Мы стали распевать во все горло знакомые песни, совершенно не стесняясь окружающей обстановки и того, что страшно фальшивили: гимны наших университетов, модные песенки, европейские романсы, запомнившиеся из пятого в десятое, следовали один за другим. Пешеходы, проходившие по шоссе в низу скалы, заражаясь нашим молодым весельем, одобрительно поглядывали в нашу сторону и награждали нас улыбками.
Солнце, катившееся по краю облака, стало заходить за склон Фудзи и позолотило ее снежную вершину. Восторг мой достиг предела. Из моей груди вырвался ликующий крик:
– Банзай! Фудзи, банзай! Япония, банзай!
После этого я опять принялся распевать песни, какие только знал. В своем возбуждении я и не заметил, что Носэ вдруг как-то притих и сидит с поникшей головой. Я очнулся, когда он, воспользовавшись перерывом в моем пении, окликнул меня каким-то приглушенным, сдавленным голосом и повернул в мою сторону свое прекрасное лицо, озаренное лучами заходящего солнца. Я чуть не ахнул от неожиданности, пораженный его странным видом.
– Послушай, что я тебе хочу сказать. Ты знаешь, я тебя все время обманывал. Помнишь, я сказал, что у меня родственник умер, когда я исчез неизвестно куда, все это ложь, – с какой-то мрачной решимостью проговорил Носэ.
Хмель совершенно слетел с меня. Не перебивая Носэ, я выслушал от него следующее признание.
– Вот ты сейчас кричал: Фудзи, банзай! Япония, банзай! А ты знаешь, я ведь, пожалуй, совсем не сын Фудзи, не сын Японии и посторонний человек для этого прекрасного пейзажа. Тебя поразили мои слова? Надо сказать, что по документам я ведь самый настоящий японец, старший сын дворянина Носэ Санзо. Но в моей крови… тебе это может показаться странным, но позволь мне рассказать все до конца…
В те годы, когда я начал помнить себя, меня окружал совсем иной пейзаж: красная глинистая почва, голые горы, невзрачные домишки, толпы людей в белых одеждах. Ты понимаешь, что я говорю о Корее, о каком именно месте, неважно. Скажу только, что это был один провинциальный корейский городишка. Семья же наша была японская. Я вырос в этом городке единственным сыном мелкого чиновника Носэ Санзо и его жены и до восьми лет чувствовал себя счастливым: в своей среде я выделялся происхождением, со мной обращались как с барчуком. Как отец, так и мать были людьми добрыми и мягкими, в доме у нас всегда царила атмосфера света, покоя и тишины, окружающие японцы и корейцы хорошо отзывались о