1780 Одеты, вкруг него содвинулись. Потом
Он выступил вперед в мундире золотом,
На колесницу встал, вконец осумасбродев,
Блеснуло золото и яхонты ободьев;
Он ринулся вперед, разгорячив сперва
Дракона злобного и дерзостного Льва,
Что были впряжены перед его повозкой,
Сверкая сбруею, от маргарита жесткой.
Он мчал с копьем в руке, а также при щите,
Звездою Утренней сверкавшем на локте
1790 Врага, что попытать в бою дерзнул удачи.
Рафаил
Гордыню, Люцифер, оплачешь наипаче!
Ты фениксом сиял с небесной высоты,
Летя пред армией, как был прекрасен ты,
Сколь красили тебя одетые впервые
Великолепные доспехи боевые!
Прости, оружничий: я мыслью вновь с тобой.
Уриил
Застыла армия пред тем, как вспыхнул бой,
Мятежные полки стояли ряд за рядом,
Военачальники окидывали взглядом
1800 Расположенье войск, – труба и барабан
Взгремели бешено; сигнал к сраженью дан;
В просторы вечные возреял огнь могучий,
Запели тетивы и стрелы взмыли тучей,
В потоках пламени весь окоем исчез,
Дрожат, колеблются столпы дворца Небес,
Светилам несть числа, с дороги вечной сбитым,
По неизведанным они скользят орбитам,
Не знает ни одно, куда полет стремит:
На запад, на восток, в надир или в зенит.
1810 Видны лишь молнии, слышны одни лишь громы,
Основы сущего непрочны, невесомы.
Лишь замер в воздухе атаки первой рев,
Настала очередь двуострых топоров,
Взблеснули палицы, кинжалы, протазаны,
Мечи и палаши – все, что наносит раны,
Свой страшный труд вершит в безумстве толчеи,
Никто не знает, где чужие, где свои,
И рати собственной – не отличить от вражьей.
Мелькают тысячи истерзанных плюмажей,
182 °Cверкают в молниях губительной грозы
Обрывки жемчугов, обломки бирюзы,
Шишак за шишаком, кольчуга за кольчугой,
И крылья, стрелами пробитые, с натугой
Взмыть порываются. Еще грозит порой
Нам кличем яростным ливрей зеленый строй,
Но вот уже бегут, мы видим, супостаты.
Безумный Люцифер в атаку шел трикраты,
Противоборствуя бессилию полков
Своих, – морских стихий бесплодный гнев таков,
1830 Когда громаду волн крушит гранит прибрежный.
Рафаил
То был последний знак ему: смирись, мятежный.
Уриил
Архистратиг трубить велел: Господь за нас.
Бойцы отозвались на оный славный глас,
Воскрылья мощные нас вознесли в просторы,
Чтоб вражьим армиям не дать малейшей форы.
Теперь построились мятежные войска
Оборонительно. Так сокол в облака
Легко возносится, сверкая опереньем,
Пока узнать его сумеют слабым зреньем
1840 Коростели в полях и цапли на лугу —
Не им противостать подобному врагу!
Пусть цапли жалкие, собравши войско птичье,
Ждут битвы клювом в клюв, – но сверху вниз к добыче
Летит победный враг, как камень из пращи.
Рафаил
Спасенья, Люцифер, ты боле не ищи.
Сопротивление отныне бесполезно,
Нет пристани тебе: дымящаяся бездна
Трясиной жадною зияет пред тобой.
Уриил
Под нами вражий строй округлою скобой
1850 Иль полумесяцем лежал, остря оружье;
Все было зримо нам сие полуокружье,
Прегордо реяли над коим знамена:
Враг был величествен, как некая стена,
В броню одетая, – открытый нашим взорам,
Вися над воздухом, невидимым упором, —
Сияли шишаки, кирасы и мечи;
Враг был как облако, в которое лучи,
Рождая радугу, вонзаются светилом.
Господень строй летит орлом золотокрылым
1860 Над лютым ястребом, – орлу недорога
Честь истребления надменного врага,
Который жмется вниз в безумной обороне, —
Орла ярит мечта о горестном уроне,
Что когти нанесут его, и верный клюв,
Султан с главы врага безжалостно рванув.
И вот черед настал – трехгранною горою
С высот низринуться божественному строю:
Так водопад крушит скалы полночных стран,
Чудовищем ревет, отвагой обуян,
1870 В ущелье клокоча кремнистом и глубоком;
Каменья и стволы свергаются потоком,
Трепещут берега: воистину страшны
Несомые водой стволы и валуны
Всему недвижному. Наш вождь секирой верной
Над полумесяцем взмахнул – и жижей серной
Растекся строй врага, кроваво-голубой.
Вопль в воздухе повис, и мы рванулись в бой.
Все менее основ у вражеской гордыни,
Разломлен лунный серп, разрезан посредине;
1880 Он перенапряжен – столь согнут каждый рог,
И будет через миг ему ничто не впрок,
Коль помощь не придет в сей схватке рукопашной.
Прегордый Люцифер на колеснице страшной
Старался каждый миг явиться всем, везде,
Чтоб утешение подать бойцам в беде.
Их убедить, что есть надежда, и большая,
Победу одержать. Рубя и сокрушая,
Несется он, – грызут поводья, осмелев,
И голубой дракон, и беспощадный лев,
1890 Которыми рука бестрепетная движет;
Один, рыча, когтит, другой же – ядом брызжет,
Язык раздвоенный шлет гибель и чуму,
Все там, где он дохнет, скрывается в дыму.
Рафаил
Уместно б вам тогда удвоить мощь удара.
Уриил
Господне знамя враг повергнуть хочет яро,
Его слепящее сиянием, – оно
Господним именем недаром почтено.
Сверканью оного завидуя, быть может,
Он рубит и крушит, кромсает и ничтожит,
1900 И надо всем висит его ужасный клик.
Но на его пути встает Архистратиг,
Подобно Божеству, – и слышится над миром:
Утишься, Люцифер, штандартам и секирам
Пасть предо мной во прах немедля прикажи,
Уйми приверженцев богопротивной лжи
И дальше ни на шаг зайти уже не пробуй.
Однако Архивраг с удвоенною злобой
Секирой продолжал греметь в алмаз щита
Господнего, не вняв, сколь велика тщета
1910 На Бога восставать, – трикраты шел к бесчестью,
Покуда Божией настигнут не был местью.
Секира страшная распалась на куски,
И прогремел удар карающей руки:
Сверкнула молния небесного закала,
Слепя мятежника сквозь шлем и сквозь забрало;