— Слышу и вижу, Максим Сергеевич. — Наконец смог вынырнуть из тяжёлой наркотической дрёмы.
— Как же так, Пётр Алексеевич? — В голосе Булавина слышалась искренняя досада.
Наверное, выглядел я неважно. Скорее всего осунувшееся лицо, бледность кожных покровов с синюшным носогубный треугольником. Следствие сильной кровопотери. Вспомнилось стандартное описание в истории болезни из далёкого будущего.
— И такое случается, Максим Сергеевич. Ничего, ранение серьёзное, но жить буду. Дело рук генштабиста.
— Вы уверены? — с сомнением спросил Булавин.
— Абсолютно. Хотел просить вас, Максим Сергеевич. Поставьте в известность князя Воронцова, что со мной всё в порядке. Не нужно лишнего шума вокруг меня. Сообщите всем, что ранение серьёзное, прогноз неутешительный. Главное, чтобы генштабист успокоился.
— Вы выяснили кто предатель? — с затаённой надеждой спросил Булавин.
— Нет, но теперь я точно уверен, что это не вы. — Неудачно пошутил я. Булавин моего юмора не понял.
— Максим Сергеевич, я в пути и надеюсь, что скоро найду предателя. — Постарался я успокоить Булавина.
— Дай то Бог, Пётр Алексеевич. Хорошо, я выполню вашу просьбу немедленно. Выздоравливайте. При возможности навещу вас. До свидания. — Булавин вышел из палаты.
— Командир, может сделать перевязку? У нас всё готово.
— Давай, — устало произнёс я.
На перевязку, помимо Саввы и Аслана, пришёл главный врач с двумя докторами помоложе. Савва и Аслан в чистых рубахах принялись тщательно мыть руки с мылом. Затем, смочив салфетки спиртовым раствором «Бренди», перевернули меня на правый бок, стали снимать повязку.
— Вахмистр, не могли бы вы комментировать свои действия? — Попросил один из докторов.
— Чего? — не понял Савва.
— Рассказывать, что вы делаете. — Уточнился доктор.
— Ааа., ну это можно, — согласился Савва.
Он обработал раны спиртом, стал набирать в металлический шприц соляной раствор и аккуратно промывать раневой канал.
— Значит, так. Я соляным раствором промываю рану. Пуля, когда пробила плоть, то разворотила всё на своём пути. Вы, доктор, очистили её, но всё, что внутри, не смогли достать. В этом и вся херня. Кровь, плоть, что погибла, всё одно осталась. В рану попала грязь, а с ней всякие мелкие твари, что глазу не видно. Мало того, что все остатки гниют, так эта дрянь всякая начинает там жировать. Жрать и ср…., ну гадить, значит. От этого всего может начаться антонов огонь, а это, считай, хана раненому. Вот поэтому мы хорошо промываем рану. Вот эти полоски ткани хорошо смачиваем и вставляем в дырки, чтобы грязные жидкости в ране не задерживались. Солевой раствор вытягивает на себя всю нечисть гнилостную. Так что нельзя сразу дырки зашивать. Гнильё всё в нутрях останется.
После длительного молчания и наблюдения за перевязкой один из докторов выдал:
— Оригинальная трактовка, но вполне понятная. В этом что-то есть, господа.
Савва предусмотрительно не стал ввязываться в научные разговоры с эскулапами, а сосредоточенно заканчивал перевязку.
— И сколько, по-вашему, не нужно зашивать рану, вахмистр? — Спросил главный врач.
— Эт надо по выделению смотреть. Ежели гноя и другой дряни нет, а только кровянушка, то можно шить одну дырку. Другую чуть позже, когда и кровянушка пропадёт.
— Так вы и шить умеете? — Удивился доктор.
— Да, мы все умеем. Кто лучше, кто хуже. Не так, конечно, как командир, но могём.
— А почему раствор такого странного цвета? — поинтересовался один из эскулапов.
— Так мы его с настоем ромашки мешаем. Командир сказывал, он мелкую нечисть хорошо убивает.
— А если рана наружная? — не унимался доктор.
— Ну, это легче. Рану почистить, соляным раствором промыть и зашить, если надо. Ну и мазь волшебную наложить.
— Как волшебную? — озадачились доктора.
— Эт командир так называет, мы проще: «Вонючка».
— М-да. — задумчиво протянул главврач.
— Точно, доктор. Как говорит командир: «Век учись, и всё равно дураком помрёшь».
— Это почему? — опешили доктора.
— Так не можно про всё знать. — Мудро закончил Савва.
— Это тоже ваш командир сказал?
— Он самый.
Перевязка закончилась и бойцы всё, убрав за собой, вместе с докторами покинули палату.
* * *Доложившись начальству, Булавин поспешил к князю Воронцову.
— Ваше высокопревосходительство. — В кабинет к князю вошёл адъютант. — К вам просится жандармский подполковник Булавин, по срочному делу.
— Проси, — кивнул Воронцов.
— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство. Подполковник Булавин.
— И что за срочность такая? — Спросил Воронцов, разглядывая посетителя. Подполковник подошёл вплотную к столу.
— Совершено покушение на полковника графа Иванова-Васильева. Он тяжело ранен. — Вполголоса сообщил Булавин.
— Как ранен⁈ — Вскинулся от неожиданности Воронцов.
— Ваше высокопревосходительство. Не нужно так реагировать. Да, граф ранен, но, надеюсь, не смертельно. Он в госпитале.
— Вы виделись с ним? — Нахмурился князь.
— Да, ваше сиятельство. Я только от него. Признаться, выглядит он не очень. Хотя судить не могу. Ранен в грудь. Я с просьбой, ваше высокопревосходительство. В интересах дела будут распространяться слухи, что граф при смерти. Он просил известить вас, что это только слухи. Он постарается к прибытию цесаревича встать на ноги.
Булавин заметил, как напряжение, овладевшее генералом, отступило.
— А что за дело, подполковник? Или это секрет?
— Да, ваше сиятельство. Пока секрет. Единственное, что могу сообщить вам. Из-за него графа пытались убить.
— И куда граф умудрился вляпаться, что его пытались так подло убить?
— Ваше высокопревосходительство, граф не играет в мелкие игры с карточными шулерами. Как вам, наверное, известно, наличие у него серебренного жетона с золотой каймой нашего ведомства. Тех, кто имеет такой знак, единицы.
— Да уж, как-то вылетело из головы, подполковник. Надеюсь, вы позаботились об охране.
— У него своя охрана, ваше высокопревосходительство.
— Однако она не спасла его от ранения. — Усмехнулся генерал.
— И на старуху бывает проруха. Абсолютно от всего уберечься невозможно, к большому сожалению.
— Ладно, — вздохнул генерал. — Я поставлю в известность атамана. Вы не возражаете?
— Нет, только, как мы оговаривали ранее. Тяжёлое ранение с неизвестным исходом. Прошу разрешения удалиться.
— Можете быть свободным, подполковник. По возможности, сообщайте, как у вас идут дела.
— Непременно, ваше высокопревосходительство.
Когда дверь за подполковником закрылась, Воронцов погрузился в размышления о полковнике графе Иванове-Васильеве. Он никак не мог определиться в своём отношении к нему. Человек из самых низов стал приближённым лицом к императорской фамилии. Друг цесаревича Александра. Князь пристально наблюдал за ним во время их совместной дороги в Пятигорск. Действительно искреннее уважение атамана к своему подчинённому. Уважительное отношение начальника штаба линии, офицеров и самого Мазурова. Но окончательно его поразила манера графа докладывать по поводу намечавшихся военных действий. Чётко, лаконично и понятно до мелких подробностей. Воронцов буквально заслушался красивой речью графа с точки зрения военного человека. И это докладывал человек без военного образования. Даже кадетского корпуса не имея за плечами. Он навёл подробные справки о нём. Если отмести слухи и банальную зависть, получалось, что всего он добился сам.
— Только его игры с жандармами?
Как все военные, в душе князь тоже недолюбливал их. Копаться в грязном белье и калечить судьбы людей. Дело, недостойное офицера. Но… С каким пиететом жандармы относятся к графу, хотя он не состоит на службе в жандармском корпусе.
— Ах да, серебряный жетон, да ещё с золотой каймой. Серьёзный аргумент. — вспомнил Воронцов. И все равно, не смотря ни на что, граф нравился князю. И ему было искренне жаль, что он получил тяжёлое ранение.