Весть о тяжёлом ранении Шайтан-Ивана обрадовала Флетчера, а возможная смерть противника и вовсе доставила бы ему огромное удовольствие, давая возможность записать на свой счёт устранение столь опасного врага. Его и без того приподнятое настроение улучшилось так, как не случалось уже давно. Даже известие о смерти Абдулах-амина от полученных ран ничуть не омрачило эту эйфорию. «Подумаешь, погиб один вождь дикарей, — равнодушно размышлял Флетчер. — Выберут нового».
Для него не имело значения, с кем иметь дело, главное, чтобы новый лидер был подконтролен ему и выполнял указания Фаруха-аги. Всё остальное его не касалось.
Флетчер принял решение взять под своё крыло Яна Собеского, гениального стратега, силой своего ума обеспечившего успех всей операции. Лишь благодаря ему повстанцы смогли одержать победу. И она могла бы быть оглушительной, если бы его планы выполнялись неукоснительно. Но история не терпит сослагательного наклонения. Увы, заставить горцев подчиниться иноверцу было практически невозможно. При всех своих талантах Собеский так и оставался для них чужаком, и эта стена непонимания оказалась непреодолимой.
Флетчер с удовлетворением отметил, что после недавних боёв авторитет польского формирования заметно вырос. Суровые горцы, прежде относившиеся к ним с прохладцей, теперь признали их доблесть и боевые заслуги. Правда, цена оказалась чувствительной: от поляков осталось всего шесть десятков сабель. Русский отряд и вовсе был практически уничтожен — жалкие остатки, неполных два десятка человек.
«Впрочем, это уже не имеет значения», — отбросил он лишнюю мысль. «Со временем горские аулы дадут новых добровольцев, — строил он планы. — Я обеспечу их оружием и снаряжением, и тогда можно будет задумать новую операцию. Это долгая игра. Или у русских лопнет терпение, или они перебьют всех этих дикарей». Разницы между двумя исходами подполковник, в сущности, не видел.
Размышления прервал тихий голос слуги:
— Сахиб, к тебе гость.
— Кто? — насторожился Флетчер.
— Одет как горец, но говорит на чистейшем английском, — доложил Кучар.
— Проси.
В дом вошёл высокий мужчина в простой горской одежде. Его лицо, осунувшееся от усталости, с густой щетиной и усами, казалось высеченным из камня. И лишь проницательные серые глаза и правильные черты лица выдавали в нём европейца.
— Приветствую вас, сэр. Полковник Желтов, — представился гость.
Так состоялась их первая очная встреча — куратора и его самого ценного агента.
— Рад нашей, пусть и столь неожиданной, встрече, господин полковник, — с лёгким намёком в голосе начал Флетчер. — Полагаю, ей способствовали чрезвычайные обстоятельства?
Он с интересом разглядывал пришельца. По подробному описанию, присланному ранее, это был никто иной, как Алтын.
— Вижу, вы изрядно устали с дороги, полковник. Прошу, присаживайтесь. Кучар, накрой на стол, — распорядился Флетчер, жестом приглашая гостя к низкому столику.
Флетчер отхлёбывал вино, не мешая поздней трапезе Желтова. Тот ел не торопясь, с почтительной аккуратностью, хотя по каждому его движению было видно, что полковник изрядно голоден. Лишь когда ужин был окончен и довольный Желтов откинулся, подложив под спину подушку, Флетчер нарушил молчание.
— Надеюсь, теперь вы поведаете мне о том, какое чрезвычайное происшествие заставило вас бросить всё? — тихо спросил он.
— Главная причина моего провала — полковник граф Иванов-Васильев. Настоящий дьявол, а не человек. Моя попытка направить его по ложному следу провалилась. Тогда я отдал приказ братьям устранить его. Лично указал на графа, показал маршрут его движения и сам наблюдал за операцией. Он был тяжело ранен, возможно, даже убит. Но на третий день после покушения за мной пришли жандармы. Меня раскрыли. Пришлось застрелить двоих и бежать, бросив всё. Вот и вся история моего провала. — Желтов мрачно нахмурился и спросил: — У вас найдется трубка и табак?
Флетчер кивком распорядился принести всё необходимое.
— Не стоит так расстраиваться, полковник, — сказал подполковник, стараясь скрыть досаду от провала столь ценного агента. — Ваши заслуги перед английской короной неоспоримы, и, поверьте, руководство оценит их по достоинству. Сегодня отдохните, а завтра мы обеспечим вас проводником до Стамбула. Вам нужно будет остановиться по этому адресу, — Флетчер назвал улицу и дом, — и ждать дальнейших указаний. Условия там комфортные, всё необходимое предоставят. Деньги у вас есть?
— Признаться, покидал квартиру в спешке и истратил всё, что было, — ответил Желтов.
— Вот пятьдесят серебряных монет и десять золотых, — Флетчер положил на стол два кожаных мешочка. — А это — дорожный фирман, дающий право на проезд по всей территории Османской империи. Вы владеете турецким?
— Не в совершенстве, но объясниться смогу, — ответил Желтов.
— Прекрасно. С этого момента вы — Эмин Барат, запомните это, полковник. Это имя станет вашим паролем ко многому. Донесение, которое вы повезёте, необходимо доставить в английское посольство. Там знают, что с ним делать. Можете идти. Мне нужно его составить.
Когда Флетчер остался один, он наконец позволил себе снять маску понимания и доброжелательности. Его лицо стало холодным и сосредоточенным. Форин-офис определённо будет недоволен провалом агента. Ценного и дорогого агента. Однако Флетчер был спокоен за своё служебное положение — на войне, даже тайной, никто не застрахован от потерь. «Алтын» проработал в связке почти шесть лет и с лихвой окупил все вложения. Его вклад и вправду был неоценим. Наверняка ему найдут новое применение — это уже станет головной болью начальства.
Тщательно изложив в донесении все обстоятельства дела, связанные с агентом «Алтыном», Флетчер аккуратно свернул листы, поместил их в прочный тубус и залил сургуч, сделал оттиск своей печатью.
* * *Две недели в госпитале не прошли даром — рана пошла на поправку относительно быстро. Края ран чистые, уже начали стягиваться молодым рубцом, и, к счастью, удалось избежать нагноения. Я всё ещё не мог двигаться резво и был опутан бинтами, но чувствовал себя уже вполне сносно. Эркен с моими распоряжениями ускакал к Андрею и вскоре должен был вернуться с каретой — я решил покинуть Тифлис и долечиваться в своей вотчине.
Меня навестил атаман Колосов. Он вошёл и молча, несколько тягостных минут, разглядывал меня: сидящего на койке, перебинтованного, осунувшегося. Наконец, мрачно изрёк:
— Ну что, допрыгался, Пётр Алексеевич? И чего тебе не сидится на месте? Вечно ты суёшься в самое пекло. Повоевал — и будь доволен, пора бы и домой, на базу. Лучше бы батальон свой в бригаду развернул, пользы было бы куда больше… Чего молчишь? Убить могли! Долго ли ещё будешь свою удачу испытывать? — Атаман тяжело вздохнул.
— Такая у нас, ваше превосходительство, судьба… казацкая, — грустно заметил я.
— И не философствуй, молчи уж, — отрезал Колосов. — Выздоравливай быстрее и займись подготовкой к встрече цесаревича. Князь Воронцов крайне обеспокоен твоим ранением и очень на тебя надеется. После всех этих тревог он опасается неудовольствия наследника, а уж тот наверняка доложит его величеству.
— Николай Леонидович, да вы же сами прекрасно знаете, как всё устроено. События нужно просто преподнести в надлежащем свете.
— Вот ты и займись этим, а князь тебя поддержит, — твёрдо сказал атаман. — Пётр Алексеевич, Воронцов — генерал отменный. Уверен, что его командование корпусом пойдёт на пользу всей службе.
— Хорошо, Николай Леонидович, я постараюсь.
* * *Кабинет Командующего Кавказским корпусом, генерала от кавалерии князя Воронцова.
Последние участники совещания стали покидать кабинет. Воздух, густой от табачного дыма и напряжённых разговоров, наконец застыл. Князь Воронцов, не меняя положения у карты военных действий, бросил через плечо:
— Генерал Головин, останьтесь.
Когда в комнате остались они двое, командующий медленно повернулся. Его лицо было усталым и суровым.