Далее следует известный рассказ, как царь, успокоенный заступничеством наместника и наглядным выражением верноподданнических чувств псковичей, ограничился казнью нескольких десятков лиц, не дал опричникам Пскова на разграбление и ушел из Пскова, захватив с собой псковских городовых приказчиков и до сотни заподозренных в измене лиц. Из «Синодика опальных царя Ивана» известно, что они были казнены на обратном пути царя из Пскова в Москву. В Пскове и Изборске были казнены два городовых приказчика, десяток подъячих, несколько десятков псковичей. По дороге в Москву было казнено в селе Медне (на границе Торжка и Тверского уезда) 190 человек, и в Торжке сожжено 30 человек.
Вскоре после смерти царя Ивана один псковский летописец сделал попытку дать общую оценку минувшего царствования. Ясно, что задача эта была очень трудной, и если оценка псковского обывателя вызывает у нас некоторые недоумения, то не будем забывать, что не меньше недоумений вызывают у нас рассуждения современных ученых и их попытки дать оценку личности царя Ивана и его царствованию. «Сий царь и великий князь Иван, – писал скромный пскович XVI в., – по божии милости… взял Казанское царство и Астраханское и вознесеся гордостию, и начат братитися и дружбу имети з дальними цари и короли, с цысарем и с турским, а з ближними землями заратися и начат воеватися; и в тех ратех и войнах ходя свою землю запустошил. А последи от иноверца и сам ума изступи и землю хоте погубить, аще не бы господь живот его прекратил».
Отметим прежде всего, что в этом высказывании псковича находится в зародыше противоположение славного начала царствования Ивана, «по божьей милости», бесславному концу.
Неясно, о каком иноверце говорит пскович. Может быть, oн имел в виду известный и остающийся для историков загадкой эпизод с выделом Старицы и Торжка в удел казанскому царю Симеону Бекбулатовичу и с провозглашением его царем, причем сам Иван стал именоваться скромно князем Московским. Этот кратковременный эпизод для всех не посвященных в эту игру титулами должен был казаться нелепой причудой, исступлением ума, т. е. сумасшествием.
* * *
Приблизительно в то же время, т. е. вскоре после смерти царя Ивана, другой пскович попытался дать обобщение и, в частности, понять опричнину. Он писал, что при «державе» царя Ивана «на Москве и во всей Русской земле» были сначала «тишина и благоденствие великое, и рука государева высока над всеми ордами; многие грады и земли преклонялпся под его государеву державу; и того же году и Полотцко взял», «И по том, по грехом Руския всея земли, всташа мятеж велик и ненависть во всех людех, и межусобная брань и беда велика, и государя на гнев подвигли, и за великую измену государь царь учиниша опричнину; и бысть мятеж по всей земле и разделение. И збыстся христово слово: воста сын на отца, и отец на сына, и дщери на матерь, и мать, на дщерь, и врагп человеку домашний его. И оттого бысть запустение Руской земли».
После нападения опричников. Художник А.Н. Новоскольцев
Но у читателя, естественно, возникает вопрос: какая же связь между царским гневом на всеобщий «мятеж» и учреждением опричнины?
Это нуждается в подробном разъяснении, которое будет дано ниже, а пока отмечу, что, по мнению того же летописца, опричнина оказалась неудачным средством устранить опасный для государства мятеж и «междоусобную брань» и в результате привела всю Русскую землю к «великому запустению».
Иными словами, если раскрыть лапидарные выражения летописца, следует сказать, что царь Иван, освободившийся в опричнине от непрошенных советов своих думцев и взявший в свои руки бразды правления, оказался плохим политиком, довел страну до запустения и в конце концов проиграл эту войну, потребовавшую от всех слоев населения огромных жертв.
Приведенных свидетельств летописцев, современников царя Ивана и очевидцев его деятельности, как мне кажется, вполне достаточно, чтобы убедиться, что отрицательное отношение к личности царя и его делам, в особенности к опричнине, если и возможно назвать клеветой, как выражался один новейший историк царствования Ивана, то в этой клевете повинны вовсе не одни дворянские публицисты, враги демократической монархии, но также и средние слои населения, к которым следует причислить летописателей.
Народ же в широком смысле слова, как у А.С. Пушкина в «Борисе Годунове», «безмолвствует», т. е. мы не имеем таких памятников письменности, которые исходили бы из народной среды и выражали бы ее мнение. Не обладая даром слова, народ выражал свое отношение к событиям делом: покидал свои убогие жилища, бросал семью и привычный труд и «брел розно», куда глядят глаза.
Жуткую картину запустения дают обыскные книги в новгородских пятинах, составленные администрацией по предписанию из Москвы вскоре после новгородского погрома 1570 г. Книги пестрят перечислением убитых опричниками и разбежавшихся крестьян, указаниями на разграбление их имущества и скота, на заброшенную пашню и поросшие кустарем покосы.
Оставаясь пока в пределах отечественных источников, укажу на правительственные описания разных частей государства, произведенные в конце царствования Ивана и при царе Федоре. В них обыкновенно нет прямых указаний на опричнину, они подводят, так сказать, итоги всем последствиям событий царствования Ивана, и в этом их большая историческая ценность. Они дают право сказать, что многие известные нам центральные уезды Московского государства представляли такую же картину запустения, как 20–30 лет спустя, после гражданской войны и польско-литовской интервенции первых десятилетий XVII в.
* * *
Царь Иван умер после непродолжительной болезни, приняв на одре болезни монашеский чин. Ходили темные слухи, что он был задушен своими любимцами Богданом Бельским и Борисом Годуновым. Проверить эти слухи, конечно, невозможно, но ничего невероятного в этом нет.
Наступило царствование кроткого, «гораздо тихого» и богомольного Федора. И летописцы, и повествователи на разные лады стали с вздохом облегчения восхвалять незлобивого и неспособного к правлению царя. На жизненную сцену стали выходить новые поколения людей, знавших события минувшего царствования только по рассказам отцов. Этим поколениям пришлось пережить новую эпоху величайших потрясений Московского государства.
Под впечатлением этих событий появилось большое количество литературных произведений разного рода, в том числе исторических. Обогащенные горьким опытом и сведениями о прошлом, авторы этих произведений старались понять, осмыслить и объяснить себе и читателям огромные и сложные события родного прошлого. Среди этих авторов для нашей темы особенно интересны Иван Тимофеев, автор «Временника», и автор так называемого Хронографа 1617 г.
Детство и, быть