Итак, по словам Ивана, Сильвестр и его советники поступали лукаво, когда советовали ему не возить с собой жену и детей на богомолья. Но хорошо известно, насколько педантична и назойлива была опека попа Сильвестра в деле исполнения церковных обрядов и богоугодных обетов. Изо дня в день он поучал царя, что ему «пити и ясти и как с женою жити», соблюдать все постные дни и «подпраздники», и, конечно, не лукавство, а простое благоразумие побуждало Сильвестра советовать царю щадить здоровье жены и не подвергать ее испытаниям, подобным тем, которые она пережила во время злополучной поездки на Белоозеро.
Анастасия умерла после медленного угасания в том возрасте, когда женщина обыкновенно достигает полного расцвета сил. Об отравлении ее не может быть речи, да и сам Иван об этом не говорит, а в колдовство и чары мы, люди XX в., не верим. Остается предположить, что здоровье ее было подорвано ранним браком и частыми родами и окончательно расшатано постоянными поездками с мужем на богомолья и потехи. Понимал ли Иван, что в преждевременной смерти его «юницы» в значительной мере виноват он сам, мы не знаем, да это и несущественно, а важно то, что он, веря в колдовство, всю жизнь сохранял в душе эту воображаемую рану как оправдание его подозрительности и злобы к окружающим.
* * *
Историки, начиная с Карамзина, не раз говорили о благотворном влиянии Анастасии на царя Ивана и перемену к худшему в образе жизни Ивана неизменно связывали со смертью его первой жены. Ничего невероятного в этом нет. Иван вступил в брак юношей, прожил с Анастасией 13 с половиной лет, имел шестерых детей и, несомненно, был привязан к ней. Все последующие браки царя Ивана по сравнению с первым были настолько неудачными, что он, естественно, всю жизнь вспоминал с любовью и сожалением преждевременно угасшую «юницу».
Лично об Анастасии мы имеем в отечественных источниках одно свидетельство, краткое, но весьма выразительное. Официальный летописец говорит, что множество народа собралось проводить гроб царицы в Вознесенский монастырь в Кремле; «бяше же о ней плач немал, бе бо милостива и беззлобива ко всем». Доброта и кротость характера – великая сила, но не с таким человеком, каким был царь Иван.
Официальный летописец в рассказе о похоронах Анастасии говорит, что царь имел вид человека, убитого горем: «Царя и великого князя от великаго стенания п от жалости сердца едва под руце ведяху». Но едва прошла неделя со смерти Анастасии, как митрополит и бояре пришли к царю с челобитьем (14 августа), «чтобы государь скорбь о своей царице… отложил, а, положа упование на бога, помыслил, чтобы ему женитвою не длити, занеже он, государь, во юноством возрасте, тех еще лет не дошол, чтобы ему можно было без супружества быти, и он бы, государь, для християнские надежи женился ранее, а себе бы нужи не наводил». Царь сразу не ответил, все приличия были соблюдены, а через день изъявил свою волю вступить во второй брак.
Один частный летописец, цитированный Н.М. Карамзиным, помогает нам понять, почему митрополит Макарий и бояре так поспешили с челобитьем о новом браке царя. Летописец говорит попросту и ясно: «Умершей убо царице Анастаспе, нача царь яр: быти и прелюбодействен зело».
А. Курбский впоследствии упрекал Ивана в том, что он и при жизни Анастасии не соблюдал супружеской верности. На это Иван откровенно и просто отвечал: все мы – люди, все – человеки: «А будет молвишь, что яз о том не терпел и чистоты не сохранил, ино вси есмя человецы».
По выражению А.С. Пушкина, «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань». В первом браке царя Ивана на Анастасию выпала доля трепетной лани, а Иван был конем. Да еще каким! При жизни Анастасии он был плохо обузданным конем, а после ее смерти и вовсе разнуздался.
Разрыв царя со своими советниками
Крупные личности благовещенского попа Сильвестра и окольничего Алексея Федоровича Адашева долгое время стояли в центре внимания историков. Удаление их в 1560 г. рассматривали как «перелом» или грань двух периодов в частной жизни и в государственной деятельности царя Ивана. По вопросу о причинах расхождения царя с Сильвестром и Адашевым поступали так, как обыкновенно делается в таких случаях: подбирали задним числом в источниках аргументы в пользу того или иного мнения п оставляли без внимания то, что казалось неподходящим.
Карамзин обращал свое внимание на личные отношения царя к своим любимцам и опекунам, на благотворное влияние их на царя и управление государством. При таком подходе к вопросу, естественно, получалась антитеза, данная еще Курбским. Молодой царь, находившийся под влиянием Сильвестра, Адашева и своих советников, «блаженне царствовал», как выражался Курбский, совершил много славных дел на пользу всего государства и был если не образцом добродетели, то, во всяком случае, мудрым монархом. Освободившись от опеки «невежды попа», как выражался Иван, он перестал слушаться своих советников, окружил себя дурными людьми, стал вести распутный образ жизни и превратился в свирепого тирана. Поучительная мораль сей басни ясна.
Тенденциозность и слабая обоснованность указанной антитезы очень рано вызвали в историографии естественную реакцию, но новых источников было мало, приходилось пользоваться почти тем же материалом, который был в распоряжении Карамзина, оторваться от старых представлений было трудно, и антитеза осталась, хотя и была построена иначе.
Потребовалось бы много места, чтобы проследить в историографии эволюцию или, вернее, блуждания исторической мысли по этому вопросу. Ограничусь поэтому только указанием на концепцию, которую можно считать противоположной концепции Курбского и Карамзина.
Согласно этой концепции, расхождение царя с его опекунами произошло не в 1560 г., а много раньше, и не столько на почве личных отношений царя к Сильвестру и его сторонникам, сколько на почве принципиальных разногласий по важнейшему вопросу государственной политики – о войне с Ливонией. Дальновидный и мудрый царь, предвосхищая мысль Петра Великого «в Европу прорубить окно», был сторонником войны с Ливонией, а из-за Ливонии – с Польшей и Швецией. «Невежда поп» и его недальновидные «согласники» не понимали великих замыслов царя, постоянным «претыканием», т. е. возражениями и спорами, раздражали царя и мешали выполнению его планов. В конце концов царь потерял терпение и удалил их.
При таком подходе к проблеме личные отношения царя к его советникам, вообще психология действующих лиц утрачивали если не все свое значение, то во всяком случае интерес. С.Ф. Платонов считал достижением