Смерть Ивана Грозного. Художник К.Е. Маковский
Приведенные источники, как видно, могли дать далеко не полный и несколько случайный список опальных. Этим объясняется то, что в других источниках, например, у современников, иностранных писателей и в летописях, мы находим ряд лиц, не записанных в Синодике. Последнее, впрочем, отчасти объясняется тем, что в Синодик записывали как «убиенных» только тех, кто погиб непосредственно от рук палачей, а лица, которые «изводились» со своими семьями в опалах от голода, нищеты и пережитых потрясений, не считались «убиенными». Между тем количество лиц, погибавших косвенным путем от опал, было весьма велико. Например, в родословцах обращает на себя внимание тот факт, что во многих родах показаны бездетными казненные и их родственники.
Возможно ли, что некоторые лица были занесены дьяками в список по памяти? Категорически этого отрицать нельзя, но это очень мало вероятно. Во-первых, много дьяков и подьячих, из опричнины и из земщины, было казнено в разное время задолго до составления списка опальных – в Синодике записано более 25 дьяков. Во-вторых, в Синодике находится много указаний на то, что дьяки и подьячие при составлении списка опальных придерживались точно имевшихся у них источников и от себя ничего не вносили и не изменяли. Так, они внесли в список множество прозвищ и нехристианских имен, хотя, конечно, знали, что, с церковной точки зрения, это недопустимо. Разбираться, справляться (у кого?) и выяснять эти прозвища и имена было некогда, и они внесли их в список без всяких изменений.
Совершенно недопустимо, с церковной точки зрения, было поминание лиц неправославного вероисповедания. Дьяки знали это, но на всякий случай записали в список немчинов и немок, литвинов, латышей и корелян, а относительно татарина Янтугана добросовестно прибавили: «А о крещении его бог весть», т. е. только богу известно, был ли он крещен.
Хронологическая последовательность казней с точки зрения поминания душ была совершенно несущественным моментом, и дьяки не обращали на нее никакого внимания. В Синодике (по спискам Чудова и Кириллова монастырей) после трех с лишним сотен лиц, казненных в разное время, начинается перечень казненных в 1570 г. в Изборске, Новгороде и Пскове. Этот перечень прерывается записью о псарях, убитых в селах Богородицком и Братошине, и разных лицах в с. Озерецком (Дмитровского уезда), в Клину, в с. Медне, Торжке, затем идут опять новгородцы и псковичи вперемешку с лицами, погибшими, несомненно, в другое время и по другим делам.
* * *
В заключение следует коснуться вопроса, неразрешимого при наличии известных мне списков Синодика: одинаковые ли списки были разосланы по всем монастырям, или списки, посланные в разные монастыри, различались по составу имен?
Почти дословное тождество некоторых списков, например, Чудова и Кириллова монастырей, дает как будто основание сказать, что список был один для всех монастырей. Но, с другой стороны, значительное отличие в именах и расположении имен некоторых других списков, например, отрывка синодика Троицко-Сергиева монастыря, позволяет предполагать, что в ходе составления списков и рассылки вкладов, затянувшихся не менее чем на год, были дополнения и изменения первоначальной редакции списка. Для исследователей это обстоятельство может иметь только положительное значение, так как позволяет составить более полный перечень опальных.
Выяснение вопроса о первоначальном и возможных дополнительных списках в высшей степени осложняется тем, что приказные списки подверглись в монастырях основательной переработке с церковно-обрядовой точки зрения и дошли до нас именно в этом переработанном виде. Затем, составленные в монастырях в свое время синодики от времени и употребления приходили в ветхость, их приходилось переписывать, и все дошедшие до нас списки являются копиями XVII в. с первоначальных синодиков. При копировании, конечно, делали новые ошибки и еще больше портили текст.
Переработка в монастырях приказного списка опальных в Синодик
Полученные в монастырях списки опальных имели весьма необычный вид, непригодный для записи в Синодик. Чтобы поминание было действительным, необходимо было поминать настоящее, «молитвенное», как тогда говорили, имя усопшего. Только такое поминание достигало своего адресата – того святого, имя которого носил усопший.
Между тем во всех слоях общества был широко распространен обычай иметь двойные имена и различные прозвища. В древности было в обычае, и в XVI в. этот обычай еще держался, давать новорожденному имя не по выбору, а в честь одного из святых, память которых приходилась на день рождения. Это было настоящее, молитвенное имя. Потому ли, что боялись сглаза, или по другим причинам многие скрывали это имя от посторонних, и молитвенное имя знали только родные и близкие, а в обиходе человек именовался другим прозвищным именем, как, например, Богдан, или прозвищем, как, например, Третьяк (если он был третьим в семье) и т. п.
Эти прозвища иногда так упрочивались, что человек носил его всю жизнь, и никто, кроме близких людей, не знал его имени. Прозвища фиксировались в различных актах и перешли в историю. Например, знаменитый опричник Малюта Скуратов в действительности был Григорьем Лукьяновичем Малютой Скуратовым-Бельским. Малюта было его прозвище, Скурат было прозвище его отца Лукьяна, а Бельские было их фамильным прозвищем. С обрядовой точки зрения поминать в синодике подобные прозвища и вторые имена было равносильно посылке письма по неверному адресу.
Приказные дьяки, конечно, знали это, но не имели никакой возможности дать истинные имена опальных. Они передали с рук на руки составленные списки монахам, и тем, в свою очередь, ничего не оставалось, как внести в синодик перечень лиц в том виде, в котором он был им дан. Вследствие этого Синодик опальных получил очень необычный вид – мы находим в нем множество самых разнообразных прозвищ и нехристианских имен.
Так обошли монахи первое затруднение. Но в приказном списке они встретили другую особенность – фамильные прозвища (по-нашему – фамилии), которые дьяки выписали из своих источников так, как они их нашли. Для целей поминания в молитвах этот элемент был не нужен. В этом вопросе монахи поступали очень различно. Например, в списке Костромского Богоявленского монастыря все фамилии, с начала и до конца Синодика, последовательно исключены; в Синодике остались только имена и