Вильгельм щурится, присматриваясь, брови сходятся к переносице. Что-то здесь не так, что-то не дает ему покоя, как камешек, попавший в ботинок. Осталось лишь понять, что именно, и успеть до того, как у бородача кончатся силы.
Он смотрит, смотрит, смотрит – и наконец замечает извивающийся зеленый усик едва ли толще волоса или шелковой нити, вырастающий из афиши наружу. Вильгельм поджимает губы, а затем протягивает руку и обрывает тонкий стебелек, намотав его на палец. Это оказывается на удивление легко, проще, чем выдернуть нитку, торчащую из рукава. Но результат не заставляет себя ждать: стебель на афише падает, а за ним обнаруживается…
– Черт! Какая гадость! – восклицает Вильгельм и срывает афишу с тумбы. Сминает и комкает бумагу и отбрасывает как можно дальше. Ветер, которого он не чувствует, подхватывает бумажный ком, и тот, подскакивая, точно мяч, катится вверх по улице.
– Какая гадость, – повторяет Вильгельм и вытирает ладони о штаны. – Тьфу!
– И не говори, – слышится звонкий голос. – А то ли еще будет! Как думаешь, они справятся?
Вильгельм поворачивается. В принципе, он даже не удивлен.
На полукруглой крыше афишной тумбы, скрестив ноги, сидит гибкая девушка с распущенными светлыми волосами, в расшитом блестками коротком платьице и белых трико. В тонких пальцах дымится сигарета – девушка глубоко затягивается и выдыхает в небо извивающуюся струйку дыма.
– А! Это ты, – говорит Вильгельм и начинает поправлять одежду. В ее присутствии ему хочется выглядеть хоть чуточку опрятнее.
Дениза кивает.
– Ну да, я. А ты ожидал здесь встретить кого-то еще? Катлинок, фринок и сарацинок?
Вильгельм заливается краской, а Дениза хохочет, но не по-злому, а просто насмешливо. И ее смех такой заразительный, что в конце концов Вильгельм и сам фыркает и начинает хохотать.
– Откуда ты здесь? – спрашивает он, вдоволь насмеявшись и пальцем вытирая слезящиеся глаза.
Дениза снова затягивается сигаретой.
– Глупый вопрос. И неправильный. А где мне еще быть, как не здесь? Суть идеи – пребывать в пространстве идей.
– В Пространстве Сна… – шепчет Вильгельм, но Дениза качает головой и морщит свой очаровательный носик.
– А вот такой подход все слишком упрощает, опошляет и приводит к неправильному толкованию, – говорит она. – Сон как таковой лишь одна сторона медали, у которой больше чем две стороны.
– Не понимаю, – вздыхает Вильгельм.
– Разумеется, ты не понимаешь. Разве может улитка, ползущая по листу, осознать другую сторону листа? Но иногда даже улитка летает… Ты, дорогой мой, только в начале очень долгого пути, и тебе еще только предстоит понять и увидеть.
Вильгельм хмурится. Какое-то неприятное воспоминание не дает ему покоя, но он не может поймать его, ухватить за скользкий хвост. Но он не сдается, морщит лоб так, что начинают болеть виски, пока наконец что-то не начинает проясняться.
– Погоди, ты же… Майор Хенкель! Мы были вместе и вместе приняли эти дурацкие таблетки, чтобы уснуть и попасть… сюда?
Тянуть из себя воспоминания тяжело, он словно бы в одиночку пытается сдвинуть с места огромный корабельный якорь. Попасть сюда – это куда? И зачем ему было нужно попасть сюда? Кажется, он должен сделать что-то важное, но что именно? А майор Хенкель? Они же приняли эти таблетки вместе, и где же тогда старик? Миллионы вопросов, на которые у него нет и, скорее всего, не будет ответов.
Дениза поджимает губы.
– Милый мой, ты так ничего и не понял. Я не она и никогда ею не была. Я лишь реализованная форма, идея, и это ты захотел видеть меня такой. Захотел бы иначе – было бы иначе.
И на крыше афишной тумбы, так похожей на огромный гриб, вдруг оказывается Сесиль. Смотрит на него глазами испуганного олененка и улыбается. Но сигарета в ее пальцах выглядит фальшиво, да и короткое платье с блестками ей совсем не к лицу. Вильгельм растерянно моргает – и вот уже на тумбе сидит Адель, а может, это Мидори, но и они выглядят неправильно, пока все наконец не возвращается на круги своя, и перед ним снова оказывается Дениза. Идея. Идеал. Невозможный и недостижимый.
– О! – говорит Вильгельм и трет переносицу. – Вот как.
Дениза фыркает и выдыхает в его сторону колечко дыма.
– Тогда чего же ты ждешь?
Вильгельм вздрагивает.
– Я должен идти?
Дениза пожимает красивыми плечами.
– Ты скажи.
Он смотрит мимо афишной тумбы на улицу, ведущую неизвестно куда, на скособоченные дома с кривыми черными окнами, поднимает глаза к бесцветному небу.
– Да. Я должен идти. Чтобы… все исправить?
– Неправильный ответ, – хмурится Дениза.
– Чтобы найти?
– Уже теплее.
– Чтобы увидеть?
– Ай! Горячо, горячо! – И Дениза трясет рукой и дует на пальцы, будто и в самом деле обожглась. Но при этом улыбается.
– И что же я должен увидеть? – говорит Вильгельм и тут же жалеет, что спросил об этом. Улыбка гаснет на губах Денизы.
– Ты скажи.
Вильгельм разводит руками.
– Но я не поэт, – говорит он. – Я не умею жонглировать словами.
Дениза отмахивается.
– И что с того? Тебе доступны форма и цвет. Так найди их, а язык не имеет значения. Помнишь, что говорил твой друг? Любые сочетания слов законны. Любые.
Вильгельм смотрит на нее с печальной улыбкой. Он понимает, что сейчас она говорит об очень важных вещах. Быть может, самых важных на свете. Но пока смысл ее речей остается скрыт от него за туманом незнания. Чтобы постичь их и понять, он должен пройти этот путь до конца – и здесь, и там, и где-то еще. Ему только предстоит найти и цвет, и форму, а пока что он лишь в самом начале очень долгого пути. Но любой, даже самый долгий, путь начинается с одного шага. И Вильгельм, расправив плечи, делает этот шаг.
Все меняется в одно мгновение. Исчезает Дениза и похожая на гриб афишная тумба, исчезает бесконечная и безначальная улица с причудливыми домами. Вильгельм стоит на круглой маленькой площади, поразительно похожей на рыночную площадь в крошечном городке, затерянном в горных лесах на юго-востоке. В том самом городке, в котором он родился и вырос. Аккуратные, будто игрушечные домики выстроились по кругу, и фасад каждого из них выкрашен в свой собственный цвет – строго по порядку, так что вместе они образуют подобие кольцевой радуги, и в этом порядке смысла куда больше, чем можно подумать. Ему еще только предстоит понять этот смысл, но не сегодня. А